Дмитрий Москалев - Рукотворный рай

–Папаня, а ну-ка в сторону! – кричали ему ворвавшиеся вовнутрь бандиты.

Тем временем сиротка искал выход, он бегал по лабиринту, стены которого наполняли мешки, ящики, бочки, и вот – спасение! Высокий короб для зерна, наполовину пустой, об этом говорит глухой звук полого. Мальчик вскочил на ящик и в последний момент, перед тем как из-за угла вынырнул большой парнишка с палкой и ножом, скрылся в зерне, перестал дышать и слушал. По его щекам текли слезы. Он не хотел умирать!

Беспризорники рыскали вокруг, гремя, смеясь. Почуяв запах крови, они дел искали беднягу с остервенением. Их тяжелое дыхание, то приближалось, то отдалялось от короба. Кто-то застучал по стенке коробки.

–Выходи! – крикнул детский голос, но сиротка молчал.

–«Найдут меня здесь, мне конец» – испугался мальчик, скрестив пальчики на руках, он молился, молился и плакал.

–Ворье! Ворье, собаки, побью вас! – кричал рабочий, который размахивал железным прутом. Рабочий неуклюже побежал за парнишкой, и чуть было не поймал, но тот просочился сквозь пальцы, шмякнул при этом палкой ему по лысине, от чего тот ахнул, и убежал, смеясь.

Послышался монотонный свисток.

Вот кто-то лезет наверх, чтобы заглянуть вовнутрь ящика.

–Плохо дело! – крикнул кто-то испуганно.

–Шухер, парни! Вали! Милиция!– крикнул вожак, и свора рассыпалась кто куда. Воцарилась тишина. Чьи-то быстрые шаги удалялись, теперь можно было спокойно вздохнуть, и закрыть глаза.

На сей раз, он бы спасен.

Глава 4.

Быстро стемнело. Мальчик просидел в ящике до ночи. Ноги затекли и их начинало сильно сводить, затекла спина, которую он отлежал, ведь мальчик боялся даже пошевелиться, поднять голову, не точно выглянуть наружу! Вокруг было столько опасности! Его могли поколотить не только беспризорники, но и складские! И не буду они спрашивать у него кто он и зачем тут оказался – у них один язык с беспризорниками – хорошие прочные прутья, гуляющие по спине.

Но тишина взяла верх над его страхом, когда створки ворот ударились друг о друга и склад закрыли амбарным замком на ночь, сиротка растер затекшие онемевшие ноги, которые покалывали и были холодными.

Вдруг мальчик тихо заплакал, он устал плакать сегодня, но на сей раз в слезах было что-то такое, особое, какая-то чуждая человеку тоска.

Набрав в мешок свой гнилой муки, какую снов найти в темноте, немного зерна из пустой бочки, засунул пучок себе в рот и смочив слюной, стал жевать. Затем осмелевший мальчик принялся искать выход. Просидеть до утра – означало попасться.

***

Останки Ивана – отца Егорки, уложили в худо сколоченный дешевый гроб. Его обтесали топором наспех, ведь труп уже начинал портиться.

Голову Ивана так и не собрали, в морге заявили, что "придется мол, вам, хоронить кормильца в закрытом гробу". Так и сделали. Никаких возражений на этот счет не последовало.

Заколотили крышку, и водрузив её на высокую телегу, погнали лошадь по разбитой и затопленной дороге. Мальчик шел рядом молча, его братья остались дома с матерью. Рядом с ним шла бабка, держась за борт, которая уже не рыдала, а только тихо причитала и вытирала опухшие от бессонницы и слез глаза.

Ещё ни понимая, что произошла беда, Егорка только догадывался о всей серьезности и прискорбности положения их семьи.

Когда-то, живой отец менял найденные Егоркой царские чешуйки на калачи, плюшки, приносил в их землянку сахарных петушков. Вспоминалось и то, как вся орда, вечером, когда приходил с работы отец, срывалась с печи и прыгала на его уставшего плечи. Но это все закончилось, ещё не верилось, что его больше нет.

Телегу завели на паром и переправили через разлившуюся речку, моста ещё не было. И приходилось дожидаться своей очереди, в это время расстроенные и мрачный Коля сбегал и поиграл на берегу, собрал ракушек, нашел интересную палочку, но не было уже того детского веселья в его игре. Старик отправил паром, и мальчик тихо смотрел, как рассекается вода, какая она черная, какая бездонная река. Прицепленная на цепь телега едва покачивалась, впервые Егорка осознанно заплакал, вспоминая отца, но тихая вода его успокаивала.

Навстречу им выбежала вся семья, мать упала к колесам телеги и зарыдала.

Собралось все село, многие пробовали утешать её, но это было бесполезно.

Гроб в землянку не внесли, он не поместился. Поставили на улице, у входа. Егорка с братьями теснились за спинами сельчан.

–Сыночек мой, сыночка, на что ты нас… – запричитала старуха, и за ней дружным хором завыли бабы. Надежда, мать осиротевших, плакала сидя, она не могла ни говорить, и думать, и словно впала в беспамятство.