Дмитрий Татаринов - Ни вензелей, ни китайца

– Мам, – сказала Эля, – а ты думаешь, Боря когда-нибудь найдёт свой путь?

– Э-э… – Марина чуть не поперхнулась соком. – Не знаю, не думала об этом.

– Вообще-то мне кажется, что он способный парень. Он бы мог чем-нибудь заниматься, если бы захотел.

– Возможно. – сказала Марина. – Не подумай, что я такая чёрствая, но сколько я ни пыталась помочь людям измениться, из этого ничего не получалось. Поэтому я не хочу больше пытаться, не хочу снова расстраиваться.

– Ясно. Я попробую предложить ему свою помощь ещё разок, через день-два.

– Ну, – Марина внимательно посмотрела на дочь, пока та расставляла книжки по алфавиту, – попробуй, попробуй.

Ночью Боря снова отсутствовал, и Марина долго ворочалась в кровати, неспособная заснуть. Завтра её целый день не будет дома, и все ли окажутся живы-здоровы по её возвращении? А не случится ли чего-нибудь с квартирой? Марина злилась на саму себя: за то, что такая мнительная. В конце концов Боря не идиот и не станет подставляться. Вряд ли он решится её обнести, учитывая то, что все подозрения сразу падут на него. Но вот если его угораздит завести себе дружков из какого-нибудь соответственного общества… Марина уже хотела идти звонить Наде, чтобы та приехала и как-то повлияла на сыночка. Но перекусив остатками салата с тунцом и фасолью, она благодарственно приняла – в четвёртом часу – от чуть успокоившегося мозга возможность поспать.

На совете директоров она никак не могла сконцентрироваться. Выступал, например, Иннокентий Максимович. Презентовав собравшимся подробнейший отчёт о результатах деятельности компании в Москве, он взывал к знаниям и интуиции коллег: нужно было решить, оправданным ли будет расширение на восток. Иннокентий Максимович анализировал опыт конкурентов, временами удачный, но также порой и провальный. Пытаясь извлечь уроки из их ошибок, он обращался к директорам с требованием дать оценку деятельности конкурента и указать на его просчёты. Когда слово дошло до Марины, она выдала довольно сумбурную, но достаточно абстрактную и лаконичную речь, чтобы её нельзя было заподозрить в халатности. Дескать, маркетинговая стратегия не была продумана, не был учтён совершенно специфический склад личности типичного потребителя. В этом месте её попросили остановиться и рассказать поподробнее.

– Ну, вы знаете, регионы… Уровень жизни невысокий и люди откровенно завидуют тем, кто побогаче. А я вижу, что у этого конкурента фокус был сделан на изысканность интерьера магазинов. На мой взгляд, покупателя из глубинки это скорее отталкивает.

– Очень ценное наблюдение, Марина! – похвалил Иннокентий Максимович.

– Позвольте! – запротестовал Гавриил Богданович. – Я обратного мнения. Ведь люди хотят приобщиться к роскоши хоть так, хоть эдак, и полчаса в хорошо обставленном магазине – это для них большая радость.

– Я не согласен! – признался ещё один директор, Тимофей Ильич. – Такие интерьеры вызывают только недоверие…

Завязалась донельзя оживлённая беседа, спор. Марина, его породившая, участия в нём не принимала. Её мысли были заняты домом, дочкой, племянником. Она, конечно, следовала взглядом за перемещением источника звука, но не более того. И это при том, что дискуссии – её стихия. Перебить выступавшего, разбить его аргументы, выставить посмешищем никогда не стоило Марининого труда, только не в этот раз. У неё не было ни желания, ни сил вникать в суть речи коллег, хоть она и знала, что нашла бы куда более оригинальные и тонкие аргументы, чем они, давно утратившие наблюдательность развратники. Но тем утром Марина даже немного завидовала энтузиазму директоров, ведь и ей хотелось бы, как прежде, не иметь иных забот. Но какое ей дело до расширения фирмы на восток, когда дома Эля осталась наедине с двоюродным братом при том, что испытывает к нему некоего характера интерес. Ведь она постоянно говорит о нём, хочет ему помочь, о нём позаботиться, спасти его. Только ли высокие побуждения движут девочкой Элей? Да, влечение, которое она, очевидно, имеет, сильно преображено её сознанием, сознанием хорошей девочки. Но в компании человека, гораздо более открытого своим страстям, находясь с ним долгие часы и даже дни, не услышит ли и Эля тихий шёпот иных струн своей души? Марине стало не по себе от таких мыслей. Способная на критику своих размышлений, она уповала на то, что приписывает дочери нечто такое, что свойственно ей самой. Наверное, окажись она в возрасте Эли в компании такого развязного типа, она бы вела себя по-другому. Такие мальчики-то ей, школьнице, и нравились. Но Эля, она же другая? Наверное, она полюбит какого-нибудь увлечённого профессора? Студента-романтика? Или всё-таки в каждой даже самой послушной дочке скрывается – где-то глубоко – природное, свободолюбивое существо? И даже факт наличия родственных уз вовсе не успокаивал тревог Марины. Напротив, ей почему-то казалось, что скромница Эля скорее почувствует себя в праве на близость с кем-то, кто покажется ей безопасным и родным – ну а с кем тогда, как не с двоюродным братом? Повезло им ещё, что Боря своими горячностью, резкостью, бесшабашностью не даёт к себе приблизиться и считать себя какой-то особенно надёжной фигурой. И почему, кстати? Уж не потому ли, что этот глухой к тонким материям, как кажется, мальчик, улавливает вибрации, исходящие в его адрес от девочки Эли? Встревоженная, даже испуганная собственными же рассуждениями, Марина была даже рада, когда босс призвал её взять слово.