Иван Плахов - Аз и Я. Опыт брют-прозы

Слепым бреду навстречу судьбе и даже не догадываюсь, что бред заменяет мне ясность мысли. Чистота галлюцинации завораживает – всё такое хрупкое и прозрачное вокруг. И сам я бестелесен и чист, словно хрустальный стакан – звонкий и пустой.

Свет преломляется во мне в радужное сияние самого Ирия, а вокруг переливаются звонкие и чистые голоса Сиринов и Гамаюнов. И звуки их совершенно нечеловеческого пения рвут мою душу на мелкие кусочки, а затем снова складывают вместе, только в совершенно другом порядке: мои «я» исчезают и появляюсь с каждым переливом мелодии; и таких «я» великое множество, новых и старых, сиюминутных и вечных.

Мелодия и я свиваемся воедино и скользим, скользим сквозь пространство и время к точке начала всего, к яркому белому лучу, проникающему в непроглядную черноту из моего детства, из далекой пыльной комнаты, залитой солнечным светом. В комнате, голой как родившийся младенец, одинокий стол с яблоками. Жёлтыми и красными. Словно престол в храме, окутанный плотным ароматом спелых плодов райского сада, в густой непроглядной вуали тени. Снаружи комнаты бушует пламя жаркого летнего дня. Гулко гудят пчёлы. Сквозь щели закрытых ставней опасно врываются кинжалы раскаленных добела солнечных лучей, дымясь от ярости в холодных скрипучих сумерках старого дома. Среди яблок темнеет краюха ржаного деревенского хлеба и мерцает длинношеяя крынка молока, заботливо накрытая домотканым полотенцем.

Незамысловатые дары пресуществления плодородного лета, явленные самим провидением, чтобы их попробовали на вкус. Надкусили, отъели, сожрали, выпили. Насладились ими, в конце концов. Ибо это всё плоды рук самого Господа, создавшего весь мир за какие-то жалкие шесть дней, а значит это хорошо. Не может быть не хорошо. Хо-хо-хо.

Вкушайте плоды Господа своего и ликуйте. Ибо краток век человеческий. И бренно его тело. И-и-и-и. Ибо. И-б-о-о-о-о, и-и-и-и-б-о-о. И бо! Или просто Бо. Б-о-о-о-о-о. О. О-о-о-о-о-о.

О сколько нам открытий чудных

Готовит просвещенья дух.

И у-х-х-х! Понеслось. И пошло в голове метаться эхо, плодя ассоциации. Нужные и ненужные.

Несть им числа, как нет числа отражениям в двух зеркалах, поставленных друг против друга. Как два закадычных друга, с вечным вопросом: «Ты меня уважаешь?» И тут снова Он, метнувший меня, словно камень, в щель между мирами. Мой Проводник, мой Учитель. Моя Прелесть.

«Аз есть Я, – отвечает Он мне, пламенея, за свой базар, – Аз несмь Я. Одним словом, Сущий. Вездесущий. Ты, голубчик, мелкий субчик, проголодался, пока меня искал. Вкуси вечной жизни. Съешь яблочко, подкрепись».

И даёт мне самый настоящий помидор. Сочный, да румяный. Как малявинская баба. Просто прелесть, а не помидор. Я жадно ем его, давясь сладкой мякотью. Помидор и правда вкусный, но чего-то мне в нем не хватает.

«Соли не хватает, – подтверждает Он, – а ты и есть теперь новая соль этой земли. Радуйся и веселись, ибо велика твоя награда. А заодно ты не только соль, но и перец. Придай остроты всему, к чему прикасаешься. На вот, прочти!» И протягивает мне газетный листок с передовицей о текущем состоянии дел в стране.

Я громко и с выражением читаю вслух: «Преступник должен страдать. Его должна мучить совесть. Но если ты убил, но не страдаешь и не мучаешься угрызениями совести, то значит это не убийство. Значит это что-то другое. Если хочешь знать – то это акт возмездия. Или что-то ещё, чему пока не придумали названия. Думай, как хочешь, но убийство без раскаяния это точно не убийство. Однако убивать без оснований нельзя. Иначе это болезнь, которой страдают маньяки. Но если есть основания, если есть причина для убийства – тогда это нормально. Значит ты не больной, а орудие справедливости».

И как только я заканчиваю читать этот бред, Он говорит мне всю правду, что от меня скрывали: что я ущербный; что у меня похитили мой первородный дар; что мне нанесли непоправимый ущерб и я должен отомстить. И кто же украл мой дар? Кому я должен насолить? Кто этот повар, что не сумел накормить? Страждущих!

И Он открыл мне его имя. Он открыл мне тайну! Ведь у любого врага должно быть имя. И имя ему Христос. Великий и ужасный Бог Света. А я жажду света и кричу во всё горло: «Света, дайте мне Света!»

И грянул гром сверху и разорвал весь мир на куски, словно ветхую ткань. И прозвучало заветное слово, словно молния с неба: «Твоя жена Света ждёт тебя дома, мудак!»

Молния ослепляет меня и когда я вновь открываю свои заплаканные глаза, я вижу жену, лежащую напротив меня на кровати. Она медленно-медленно раздвигает свои ноги и перед моим взором предстаёт во всей запретной красоте темно-лиловая рана, отороченная кучеряво-рыжими волосами. Неудержимо тянет лизнуть её стыд, во чтобы-то не стало, лишь бы ощутить на губах солёный вкус и пряный запах её прелести. Это похоже на тягу мухи к срочному и пахучему нутру плотоядного цветка, заглатывающему свою жертву без всякой жалости: потому-что так устроена природа.