Константин Кудрев - «Тяжёлая» вода

– Паньков! А ну – ка,… сгоняй «мухой»… в ту хибару, что на сопочке стоит и позови – ка сюда этих «аника – воинов», чтобы убрали эту дырявую «калошу» отсюда подальше! – главный боцман «К-921», старший мичман Сафронов Михаил Афанасьевич, более двадцати пяти лет отдавший службе на флоте, был мужик суровый, но справедливый. Как говорится: «Слуга царю, отец – солдатам»! Молодого матроса – первогодка или «карася» Панькова заслуженный мичман направил в экипаж роты обслуживания арсенального причала, чтобы от пирса убрать (отчалить) торпедо лов, дабы дать место плавкрану. Паньков вначале «затормозил», то есть пошел в казарму флотского экипажа, но окрик главного боцмана «бегом» придал матросу должное ускорение. Сафронов же, удовлетворенный таким оборотом дела, при котором подчиненный оказал должное уважение – повиновение приказу начальника, направился к вахтенному офицеру и своему приятелю мичману Олегу Анатольевичу Шевцову, старшине команды трюмных, дабы перекинуться парой-тройкой слов – анекдотов, пока «суть да дело»…

– Как служба идет, Олег Анатольевич? – Сафронов достал свой серебряный портсигар, которым очень гордился, достал две папироски «Герцеговина Флор» («Как любил товарищ Сталин!»), одну протянул Шевцову, другую небрежно сунул себе в рот. Мичман Шевцов же, поблагодарив приятеля, услужливо «угостил огоньком» главного боцмана и прикурил сам. Конечно, курить на вахте не положено, но «на все что не положено, может быть наложено»!? Олег уже примерно знал, о чем будет разговор – расспрос боцмана – об охоте, о рыбалке или о грибах или ягодах. В этих увлечениях друзья – приятели были солидарны, а иногда и участвовали вместе, если выпадал такой счастливый случай. Даже в прошлом году Олег не поехал в очередной отпуск «на материк» (родом он был из Башкирии, из районного центра Архангельское, что примерно в ста километрах от Уфы), а отправился с другом в лесотундру «дикарями» рыбачить, охотиться, да просто «чисто по – мужски» отдохнуть от тягот флотской тяжелой службы… Сафронов же последние года три – четыре вообще не покидал Севера. Даже, однажды, когда нужно было после БС обязательно ехать «восстанавливаться» в санаторий, боцман предпочел красоты Карелии крымскому побережью.

Шевцов, пустив колечко голубого дыма, как бы растягивая удовольствие от ароматного табака, немного небрежно, будто бы это и не служба, а «службишка» ответил:

– Матрос спит, а служба идет!

– Это точно! – усмехнулся боцман. – Служба не волк, в лес не убежит и бояться ее не нужно! Служба – она и в Аф… в Арктике служба!?

Оба засмеялись удачному каламбуру главного боцмана.

Крайнову с ходового мостика хорошо было видно: и приближающийся к пирсу плавкран, и сам пирс с построенными на нем для приема этого самого плавкрана швартовая команда во главе с главным боцманом, и самое главное, нарушающий корабельный устав и курящий, находящийся на дежурстве, вахтенный мичман Шевцов. Старпом на корабле – есть судья и спикер в одном стакане, он – блюститель Закона и Порядка, строго, как шериф, следящий за соблюдением всеми своими подчиненными, всем экипажем распорядка и дисциплины… Такое откровенное хамство – попирание основ корабельной этики и службы со стороны Шевцова, «этого оборзевшего мичманка – трюмного» в других обстоятельствах или условиях могло бы быть расценено как личное оскорбление или вызов старшему офицеру! Однако, как это уже было неоднократно, еще с самого детства, непонятное приторно – сладкое ощущение собственной неполноценности, граничащее со страхом перед более сильным, а значит и более наглым, то есть имеющим право хамить другим, подкатило к горлу, как изжога, как блевотина во время качки, готовая вырваться гейзером наружу. Кровавая пелена затуманила мозги, взгляд, всю внутрянку, всю душу… Старпом отвернулся, чтобы не видеть «оборзевших» мичманов, которые и «в ус не дули», какие шекспировские страсти – «бесы» бушуют в душе их командира – начальника. Крайнов вспомнил свое детство, как еще маленьким мальчиком ездил каждое лето в деревню к дедушке и бабушке, родителям отца вначале с родителями, а потом и самостоятельно, уже школьником. «Что ты из пацана «кисельную барышню» делаешь?» – постоянно ворчал его дед на бабку, которая, точно курица – наседка, которая не знала, как и ублажить единственного внука и самого дорого гостя. «Пусть растет как все мальчишки, хулиганит, на речку бегает, на велике гоняет»? «Хватит нам Васькиных проделок, чтобы еще и Сереженька рос, точно чертополох в поле»! после такого «весомого» аргумента дед капитулировал и замыкался, лишь иногда позволяя себе позвать Сережу на рыбалку или по грибы. Да и внук особо и не рвался, в отличие от своих сверстников, на речку или в лес, предпочитая общество своей бабушки или романтическое одиночество в саду или на сеновале, с книжкой. Дело было в том, что дед Василий Васильевич Крайнов, фронтовик – орденоносец (прошел всю войну, имел шесть орденов и восемь медалей) был в родном колхозе – миллионере парторгом и очень уважаемым человеком. Увидев пол – Европы, Василий Крайнов – старший так был увлечен идеей построения коммунизма и всеобщего благоденствия и процветания, что абсолютно упустил воспитание собственных детей. И особенно, сына Василия – младшего? Васька связался с плохой кампанией таких же как он «детей войны», многие из которых (в отличие от Василия) не имели отцов, сложивших головы на войне, а значит, и не кому было их увести с кривой криминальной дорожки. Голые – босые, хлеба вдоволь не евшие (в отличие от Крайного – младшего, который благодаря отцу «как сыр в масле катался»), пацаны по малолетству, ради конфет и спиртного «подломившие» сельпо, оказались на скамье подсудимых в 1946 году и пошли «осваивать» свои жизненные университеты по тюрьмам и лагерям. Васька же Крайнов, благодаря отцу, «отделался легким испугом» и тем, что институт пришлось оканчивать уже заочно, после службы в армии и женитьбы. Этот факт из биографии отца теперь был тем самым «весомым аргументом», которым бабка парировала любые потуги деда «вырастить из внука нормального пацана»…