Юлия Миланес - Мемуары непрожитой жизни

Хранилище памяти. На одной из первых моих цветных фотографий я стою на пляже в Мариуполе на фоне моря, «Азовстали» и картонной пальмы с мячом в руках. Но я точно помню, как была сделана эта фотография. По пляжу ходил уличный фотограф с ручной обезьянкой. Мне очень захотелось взять эту обезьянку на руки, и бабка Нина заплатила за фотографию. Обезьянку посадили мне на плечо, но ей, видимо, не очень понравилось сидеть на плече недоростка, и она укусила меня.

Зубы даже у таких маленьких обезьянок, как у собак. Я морщусь от боли и фотографируюсь с мячом.

Вход в комнату бабки Нины всегда был запрещен. Но в тот день мама была в институте, а у бабки Нины собрались гости. Я чинно сидела за столом в прокуренной комнате с огромным количеством книжных полок и помалкивала. Когда взрослые говорят, их нельзя перебивать – это первое, чему учат в детском саду: сначала вырасти, тогда и говори.

За столом сидят ревизоры (это новое слово, чем они занимаются, я не знаю). Мне скучно, и я рассматриваю фотографию на стене, где молодая бабка Нина стоит на фоне палатки в лесу, рядом с мужчиной, который держит в руках мертвую рысь. «Он, наверное, убил ее из ружья», – думаю я, – «или она попала в капкан и умерла сама». А ревизоры травят байки и громко хохочут.

Хранилище памяти бабки Нины. «В тот год я ездила отдыхать в Лоо на Черноморское побережье Кавказа. Дело было в сентябре, и поток отдыхающих уже спал. Вошла с чемоданом в свой вагон, сунулась к себе к купе, а там сидит пьяная компания. Только посадка началась, а у них все уже в стельку. Я к проводнице, говорю: «Мое место занято другими людьми». Проводница обещает, что все устроит, открывает другое купе, и я вижу, что там тоже пьяная компания. Тут уж я не выдерживаю, показываю корочку ревизора и требую, чтобы «зайцев» в вагоне не было. Проводница начинает бегать по всему вагону и высаживать «зайцев». В результате, когда все, наконец, расселись на свои места, обнаруживается, что я еду в купе одна. Устраиваюсь поудобнее и еду до станции Бологое. А там садится ревизия, и по коридору начинают метаться две тоненькие девочки. Я их спрашиваю: «Нет билетов?». Они качают головой. Заходим ко мне в купе, поднимаем верхние полки и «зайчишки» полностью умещаются за сгибом верхних полок. Последний штрих – забрасываем «зайчишек» матрасами, одеялами и подушками. И через 15 минут входишь ты, Витька Порхун… Помнишь, как ты мой билет проверял?»

Перечитываю и редактирую свои записи о дошкольном возрасте. Неужели ребенок столь малого возраста может столько понимать и запоминать? Как удивительно устроен человеческий мозг! Может, все эти истории не настоящие, просто «ложная» память, или я их сама себе придумала? Нет, я помню и бабку Люсю, и бабку Нину совершенно отчетливо, хотя их уже больше нет с нами. Откуда в заметке «Мой жених Лешка Перчук» взялась фраза «море разливанное»? Я в детстве так говорила? Точно помню, что говорила. Удивительная штука – человеческая память…

Запомнит ли мой сын свое детство так, как запомнила его я?

Его привозили с дачи домой на два дня для того, чтобы мы купили все необходимое к школе. Он уже пойдет в третий класс. Он стал высокий, сильный и гибкий, как угорь. В нем уже нет детской пухлости и смешной неуклюжести. Девять лет, он со мной уже девять лет… До того, как он приехал, я даже не понимала, как сильно по нему соскучилась, как мне его не хватало. Он стал независимым, и уже не понятно, кто кому больше нужен: он мне или я ему. Он теперь влюблен в девочку Катю, с которой играл на даче. Уехал с двойственным чувством: с одной стороны, ему хочется остаться дома, со мной, с другой стороны – ему на даче весело и там Катя. При всем понимании того, что ребенку летом на даче лучше, у меня в очередной раз будто кусочек сердца откололся.

Остаток лета после Мариуполя я провожу в Горелово, в большом и всегда прохладном доме бабки Люси. Для меня привезли машину речного песка и выгрузили за забором внутри участка. За забором бегают мальчишки, они играют в «войнушку». Мне не разрешается выходить с участка, потому что на улице ездят машины. Точнее, утверждается, что машины не ездят – они гоняют, как безумные. Сейчас смешно даже вспоминать об этом: в то время по нашему Речному переулку проезжал от силы один автомобиль в сутки, причем этот автомобиль принадлежал дяде Володе, старшему сыну бабки Люси и брату бабки Нины.