Лихобор - Проект «ХРОНО». За гранью реальности

А началось все банально. Уже вечером, поужинав с женой, позвонив сыну в Москву, в Академию, Кожевников предвкушал как почитает перед сном, на английском, «Крестного отца» Марио Пьюзо, привезенного неделю назад из США знакомым дипломатом. Намечавшуюся идиллию разрушил телефонный звонок по ЗАСу из Москвы. Не абы кто, а начальник Второго Главка лично.

– Здравствуй, Николай Иванович, не разбудил, надеюсь? Если что, ты уж не серчай.

– Нет, товарищ генерал, – лейтенант, я тут только…

– Ладно, Николай, не суть важно. Завтра в первой половине дня нарочный прибудет с документами, лично к тебе. Дело приоритетное, по линии оперативно-технического управления, курируется лично Юрием Владимировичем.

– Так точно, понял, товарищ генерал-лейтенант, – Кожевников почувствовал, как начало дергаться веко.

– Своих, никого в курс дела не вводи, изучи бумаги, организуй выход на место. Вот еще что, управленческих спецов к этому не привлекай, задействуй погранцов, они уже в теме, выделят тебе ДРГ. Главное условие: полная скрытность. Местные ничего знать не должны. Доклад лично мне, но, чтобы без вариантов. Лучше не торопись, если информация подтвердиться, что бы было с чем мне к Самому на доклад идти.

– Понял! Будет исполнено!

Вот так. Ничего конкретного, раз даже по защищенной линии только общие фразы, стало быть, дело важное. Спал в результате Николай Иванович отвратительно. Часа в три, устав ворочаться, встал, вышел на балкон и в душной летней ночи стоял, дымя сигаретой и слушая ночной город. Потом на кухне махнул рюмку коньяка и опять полез под одеяло к жене.

Погруженный в свои мысли, тем не менее, разведчик по пути отмечал детали. Большой плакат – Слава КПСС «авангарду прогрессивного человечества» на фасаде музыкального училища, висит кривовато, что не есть хорошо. На афише кукольного театра анонсировался с 15 июня спектакль «Приключение Буратино», какой-то местный криворукий маляр нарисовал на афише Буратино с совершенно семитским профилем, или это из-за залома плаката. Но уж точно, пучеглазый Карабас-Барабас – вылитый Фридрих Энгельс, поручить бы узнать, кто рисовал.

А мысли все время возвращались к вчерашнему звонку из Москвы.

На улице Дзержинского, в доме 13-а, в бежевом пятиэтажном здании с балконами, напоминающими корабельные надстройки, в проходной Управления, генерала уже ждали. Дежуривший прапорщик вытянулся в струнку:

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Кожевников кивнул и поднялся в кабинет. Проходя мимо секретарши, бросил:

– Леночка, будь добра, кофе мне принеси.

Оперативное совещание Николай Иванович провел быстро. Замы, видя, что мыслями шеф где-то далеко, особо не грузили. Рутинные вопросы решили быстро, и он всех распустил по рабочим местам. Развернул было свежий номер «Правды», но читать не смог, глаза постоянно косились на стоящие в углу кабинета большие напольные часы, еще старой немецкой работы.

В одиннадцать тридцать зазвонил внутренний телефон. Генерал несколько мгновений смотрел на аппарат, только потом взял трубку. Секретарша тоже само собой человек при погонах, красивая сорокалетняя женщина, обладала помимо прочих достоинств еще и приятным голосом:

– Николай Иванович, пакет с нарочным из Москвы.

Кожевников, от нетерпения уже изведшийся, только кратко сказал:

– Пусти!

Худощавый капитан, лет тридцати пяти, с совершенно не приметным лицом, про какие говорят: «увидел – забыл», с портфелем в левой руке, подошел к столу и представился:

– Капитан Ливенцов! – Правая рука метнулась под козырек фуражки. – Товарищ генерал-майор, позвольте ваши документы!

Правила, есть правила. Кожевников достал из внутреннего кармана пиджака служебное удостоверение и протянул в раскрытом виде капитану. Тот долго его рассматривал, потом вернул и поставил портфель на стол. Николай Иванович заметил, что от ручки до запястья капитана протянулась темная титановая цепочка. Не торопясь, нарочный извлек из портфеля, большой конверт из коричневой пергаментной бумаги и ведомость о передаче документов. Конверт он положил перед генералом, ведомость – сверху. Кожевников расписался о получении и вернул бумагу капитану. Тот так же, не торопясь, убрал ее, отдал честь, через левое плечо развернулся и прошел обратно к двери. Все это спокойно и четко, без малейшего подобострастия, уже привычного в окружающих.

Кожевников знал, что таким молчаливым капитанам и старлеям сам черт не брат, им без разницы, кто перед ними, полковник, генерал или маршал. Они как бы находились над всей окружающей суетой, и авторитеты у них были свои. Как правило, детдомовские, одинокие, без семей… Их делали особенными и независимыми триста грамм пластита в портфеле и кнопка «активатор» на ручке. И генерал знал, при реальной угрозе захвата, офицер, не раздумывая эту кнопку нажмет, превратив портфель с содержимым, себя и окружающих в кровавые ошметки.