Ольга Грабарь - Хранитель тайн

Адъютант. Есть следовать (уходит).

Кутейников. Ну наконец-то! Совсем уморился. Теперь можно и чайку попить, а то ни минуты покоя.

Сержант и ефрейтор ползком восстанавливают связь под шквальным огнем противника. Ефрейтор ищет оборванные концы кабеля, сержант его прикрывает.

Сержант(орет). Чего канителишься?

Ефрейтор(орет). Конец ищу!

Сержант. Какой?

Ефрейтор. Второй!

Сержант. А первый?

Ефрейтор. Нашел! ( Пауза )

Сержант( орет что есть мочи ). Эй, чего молчишь? ( Пауза ) Ты живой? ( Приподнимает голову ) Да тебя убили!

Ефрейтор. Ни хрена не убили, у меня тут конец запутался.

Сержант( упрямо ). А я говорю – убили. ( Объясняет ). Вон у тебя слева мозги торчат.

Ефрейтор(щупает голову). Дурак ты, это не мозги, а кость. Не отвлекай меня.

Сержант. Ползи скорее, мать твою, с тобой только на тот свет ходить.

Ефрейтор( радостно ). Готово, ползу!

Сержант. Ну, наконец, восстановили. Тебе, дураку, хорошо радоваться. Теперь в госпитале отлежишься, а мы тут труби за тебя.

(Уползают в блиндаж)

Горелов еще раз перечитал написанное, посмеялся и покачал головой. Они там считают, что читателю нужна баллада о войне: немного романтики, немного опасности и, по возможности, счастливый конец. А если смерть, то героическая. Не будет им баллады!

Он вспомнил про власовца, которому наши солдаты выбили глаза, и задумался. Можно ли считать власовцев огульно предателями? Этот вопрос давно не давал Горелову покоя.

Для рядового солдата сержант – хоть и невеликий чин, но вышестоящий. Командир взвода – уже большой начальник, ротный – еще больше. Ну, а комбат – тот все равно, что фельдмаршал. Хорошо, если солдат его фамилию помнит, а что он может знать о намерениях? Сказали – создается добровольческая армия, значит, так нужно.

Но кто будет потом разбираться? Раз власовец, считай предатель, и дело с концом.

А вот еще одна история.

Однажды во время оборонительных боев на Днепре в корпус пригнали целый взвод пленных немцев, попавших в окружение. Конвоировать их в тыл было некому, и Горелову сказали, что какое-то время пленные будут болтаться в корпусе, а, значит их нужно загрузить. Горелов был уже хорошо обстрелянным солдатом, быстро принимавшим решение. Вызвав к себе немецкого фельдфебеля, он ему объяснил, что пленным гарантирована жизнь и отправка в тыл, а пока они будут выполнять окопные работы. Необходимо следить за дисциплиной и обеспечивать порядок.

Фельдфебель оказался на редкость толковым парнем и каждый вечер исправно докладывал Горелову о проделанной работе. Эти доклады приобретали все более доверительный характер, и Горелов почувствовал, что фельдфебель начинает постепенно отстраняться от своих подчиненных. Однажды он даже пожаловался на одного их пленных: «Вы не поверите, господин офицер, до чего тупы бывают саксонцы!»

Под конец своего пребывания в корпусе фельдфебель уже преданно служил Горелову.

Интересно, как сложилась его судьба? Узнают ли когда-нибудь соотечественники о его поведении в плену? Объявят ли, чего доброго, коллаборационистом? А потом будут разыскивать до глубокой старости по всему миру как военного преступника и созывать международный трибунал.

Но, возможно, судьба оказалась милостива к фельдфебелю. Он полюбил нового начальника, уже немецкого, и мирно завершает свои дни на родине, поливая цветочки в каком-нибудь тихом и чистом городке.

Рассказ на эту тему под названием «Две стороны медали» Горелов решил никому не показывать, опасаясь, что его не так поймут.

Вот уж где действительно «анекдот и парадокс»!

Д ом, в котором проживал Горелов, располагался на одном из новых московских проспектов, недалеко от университета, и напоминал по форме букву «П». Просторные квартиры были спланированы так, что окна смотрели преимущественно во двор. Собственно говоря, это был даже не двор, а сквер, с газоном, кустарниками, невысокими деревьями и удобными скамейками. Настоящее раздолье для ребятишек и пенсионеров!

Дом был населен смешанной публикой: крупными учеными, военачальниками, народными артистами, известными врачами и иностранными специалистами.

Среди последних выделялись своим необычным видом молодой индийский инженер и его красивая жена в сари. У них было двое детей: девочка лет двенадцати, имя которой никто не мог выговорить, и пятилетний мальчик Биту. Индийские детишки прекрасно чувствовали себя среди русских сверстников. Девочка любила приветствовать окружающих протяжным возгласом «Здра-а-асьте!» с характерным московским ударением на букву «а». А для Биту, ходившего в детский сад, русский язык был вообще родным. И, как оказалось впоследствии, не только язык.