Виктор Пелевин - TRANSHUMANISM INC. (Трансгуманизм Inc.)

В зале засвистели. Коуч виновато и понимающе улыбнулся – словно признавая, что произносит казенные слова. Дождавшись, пока свист и неодобрительное «бу-у» стихнут, он продолжил:

– Это первая из ветвей трансгуманизма – так сказать, парадная. Про вторую его ветвь вы и сами знаете. Мы про нее сегодня немного говорили…

– Когда? – спросила девушка в дворянском картузе.

Коуч постучал себя пальцем по темени. Выглядело это немного оскорбительно, но Маня тут же поняла, что он имеет в виду.

Социальный имплант в своем черепе. В ее черепе. И в черепе девушки, задавшей вопрос.

Как действует социальный имплант-нейролинк, Маня одновременно знала и не знала. Знала хотя бы потому, что каждый день тоннами глотала нейролинк-рекламу.

В общих чертах ее механизм объясняли и в младших классах, и на трын-тране . Производитель оплачивает продвижение продукта, часть вырученных денег идет на общественные нужды, а общество предоставляет производителю доступ к индивидуальным мозгам. Вроде честно.

На самом деле все было куда запутанней. Доступ к ее мозгам был не у общества, а у фонда «Открытый Мозг». Это был картель, куда входила целая туча фирм и корпораций. Но масть держала, конечно, баночная «TRANSHUMANISM INC.»

«Открытый Мозг» находился в крайне сложных отношениях с сердобол-большевиками: с одной стороны, непримиримый ценностный конфликт, а с другой – полная симфония, так что в политологии даже появился специальный термин: «конфлимбиоз». Фонд платил большие налоги за, как это деликатно называлось, «права продвижения», и так наполнялся бюджет.

«Открытый Мозг» обязан был допускать к очипованным мозгам не только международные и локальные бренды, но и сердобольские власти тоже – это было главным условием, на котором ему открывали рынок. Фонд так и делал, но пытался цензурировать сердобольскую пропаганду, чтобы не потерять лицо. А сердоболы пытались по возможности цензурировать революционные призывы «Открытого Мозга», чтобы не потерять головы. Это была невероятно сложная, постоянно балансирующая на грани скандала склока, серая зона, где сталкивались электронные лбы с разными повестками и интересами.

И все было бы нормально, если бы этой серой зоной не был Манин мозг.

Каждый день в лицее Маня проходила мимо механического вендора, в прозрачном животе которого стояли бутылки с иллюмонадом, сладкие чипсы и прочие карбонаркотики.

Вроде бы она знала, что сахар, поступив в большом количестве в кровь, превращается в ту самую целлюлитную рябь на ляжках и попе, из-за которой травятся снотворным или бросаются под конный трамвай.

И все равно – когда за стеклом появлялся какой-нибудь новый кислотно-голубой дринк или замаскированная под «йогурт» сахарная бомбочка, она чувствовала, что вся ее невысказанная девичья мечта плещется в этой маленькой пластиковой емкости.

Когда отдающий химией раствор сахара перетекал в ее желудок, тут же становилось непонятно – как она могла желать настолько бессмысленной процедуры? В общем, как секс – только не с парнем или девушкой, а с чужим рекламным бюджетом.

Маня знала, что чип работает избирательно, опираясь на ее личный профайл, поэтому «Открытый Мозг» не разворачивает ее мозги в сторону ювелирных украшений или дорогих лошадиных упряжек. В основном дринки и чипсы. Ну, еще дешевая косметика, всякие платья, рюкзаки и так далее. Таргетируют, вздыхала она, понятно.

Но было кое-что гораздо более сложное для понимания и даже пугающее.

Как и все нормальные девочки, Маня проводила много времени перед зеркалом. И ей, в общем, нравилось то, что она видела.

Но не всегда.

Папа начинал спекулировать ровно в восемь десять утра – потому что именно тогда включалась баночная биржа. Играл он по-крупному, ставя на кон серьезную часть своих активов, но вкладывался только в супернадежные банкирские фишки (что такое бондеривативы, Маня даже не пыталась понять). Риска практически не было, но и улов был мал: папа китом бороздил финансовое море, питаясь оседающим на усах планктоном.

Из-за формальностей биржевой торговли семья как бы лишалась на несколько секунд папиной поддержки всякий раз, когда он перемещал крупные средства между группами фишек – на время перезаключения контрактов снимались все гарантии, данные папой семье. Это был просто юридический глюк, но для системы Маня становилась золушкой. Потом контракты и доверенности регистрировались заново, и все возвращалось в норму – но зеркало четко показывало Мане эти несколько нищих секунд.