Леонид Бежин - Подлинная история Любки Фейгельман

– А вы?

Сальвадор смутился и покраснел всем своим некрасивым, вытянутым лицом, мало изменившимся с той поры, когда он был ребенком.

– Я должен ради нее. Кроме того, Альфонсина мне внушает, что наш уход будет местью за автомобильную катастрофу .

– Простите, не понял.

– Ну, за смерть моей матери, сброшенной со скалы. Альфонсина называет это автомобильной катастрофой. Меж нами так принято, чтобы прислуга… и вообще… своеобразный тайный язык.

– И вы сами хотите мстить королеве, вашей родной бабке? Да еще таким способом? Вы же сведете ее в могилу. Королева и так слаба. К тому же не она это все подстроила…

– Не она, но с ее ведома. Впрочем, не уверен, что я хочу. Но если я откажусь… Альфонсина мне этого не простит.

– Не позволяйте ей верховодить. Извините, – я опустил глаза, сожалея о своей несдержанности в выражениях.

– Так вы считаете?.. – Сальвадор не придал значения моим извинениям. – Мне не следует слушать жену? Это ваш совет?

Я твердо ответил:

– Да, – и добавил для убедительности: – На том стою и не могу иначе.

– Я вам очень признателен. Очень… очень… – принц с благодарностью пожал мне руку, но, видно, у него еще оставались сомнения, которые он не решался высказать, и поэтому с замешательством поправлял замявшийся кружевной воротничок своего камзола.

– Что вас еще беспокоит?

– Возможно, это детские страхи, но Альфонсина припугнула меня своим колдуном. Еще она пригрозила, что в случае моего отказа уколет меня ядовитым ногтем.

– Так это правда, что у нее ядовитый ноготь и она выписала колдуна из глухой африканской деревни?

Принц торопливо поправился:

– Припугнула и пригрозила в шутку, конечно. А там кто его знает… Не хочу думать о плохом, но после этих танцев… от нее можно ждать всего. Горячая кровь. Африканка!

На этом мы и расстались. Напоследок Сальвадор попросил меня:

– Знаете, чем вы меня очень обяжете… при случае скажите королеве… – он задержался на пороге моей библиотеки, но сказал все-таки не о том, о чем собирался сказать вначале: – Скажите, чтобы в случае моей внезапной смерти памятник святому Бонавентуре перед ратушей все же поставили.

После этого Сальвадор удалился, и я не успел ничего произнести ему в утешение.

С королевой Ядвигой нас сближало то, что мы праздновали день рождения в один день – 13 мая. По этому случаю я обычно дарил ей огромный букет свежих роз, пользуясь тем, что цветоводство – один из самых распространенных промыслов нашего маленького королевства и среди срезанных утром роз всегда можно выбрать самые свежие и благоухающие. Следовало позаботиться лишь о том, чтобы число роз в букете не напомнило Ядвиге о ее возрасте и не совпало с количеством прожитых ею лет, иначе был риск навлечь на себя гнев разобиженной королевы и испортить ей праздник. Впрочем, свой день рождения она давно уже не считала праздником, о чем свидетельствовала ее милая и озорная оговорка: вместо «принимаю поздравления» – «принимаю соболезнования».

Мне же Ядвига дарила в этот день миниатюрное издание кого-либо из классиков. Причем ей доставляло особое удовольствие заметить, что эта маленькая книжечка содержит все сочинения Шекспира, Шиллера или Гете. Разумеется, это была шутка, но я принимал ее всерьез, тотчас принимался отыскивать какое-нибудь редкое стихотворение или пьесу данных авторов и, конечно же, находил – к великому удовольствию королевы. «Прочтите! Прочтите!» – требовала она, и я читал, правда, уповая при этом не столько на зоркость моих глаз, способных разобрать мельчайший шрифт, сколько на безотказную надежность моей памяти, позволявшей мне прочитать наизусть то, что, увы, не уместилось в столь солидном фолианте.

Поэтому разговор с королевой, о коем просил меня принц, я отложил до 13 мая, считая это самым подходящим случаем. Разумеется, я не собирался заводить речь о памятнике, понимая, что Сальвадор хотел от меня другого. Он прочил меня на роль разведчика и тонкого дипломата, засланного в королевские покои для того, чтобы подготовить Ядвигу к демаршу невестки и по возможности смягчить ожидавший ее удар.

Тринадцатое мая для этого более всего подходило, тем более что и погода выдалась под стать торжественному дню (королева же к погоде весьма чувствительна). Паруса яхт, причаленных в заливе, ослепительно сияли на солнце. Пенные гребешки волн срезал набегавший бриз. С лопастей катамаранов, опутанных водорослями, стекали ручейки воды. Чайки, распластываясь над волнами, розовыми лапками выхватывали из воды мелкую рыбешку, успевавшую блеснуть серебряной чешуей перед тем, как исчезнуть в прожорливом клюве. И вся столица нашего королевства дышала негой приближающегося лета.