Cергей Евсеев - Чемодан, вокзал, Россия. Сборник очерков и рассказов

Да ведь и дружная, без всякого сомнения, была та моя прекрасная страна, которая осталась в далеком-предалеком детстве – закончилась вместе с ним, истекла золотой струйкой, как тягучий майский мед, да и канула в Лету. Потому что, к примеру, класс мой был сплошь «Третий интернационал»: от немцев до казахов и от прибалтов до китайцев с корейцами, не говоря уже о тысячелетней замеси всякого русского человека на монголо-татарской крови. Ну и вот еще почему: поедешь на север, поедешь на юг – везде тебя встретит товарищ и друг! Так пелось в песне, и так было в жизни. А что сейчас? Разделились резко и бесповоротно по национальному признаку на хохлов, кацапов и всех остальных… айзеров.

А между тем очарование юности, так неожиданно нахлынувшей в силу внешних обстоятельств, меня все не покидает. Напротив, даже усиливается по мере приближения к конечной цели. Вот и лестница знакомая, приветливо зовущая вверх, на второй и третий этажи, где кабинеты химии, физики, биологии – старшие, в общем, классы. А там – и «Ася», и «Вешние воды», и «Первая любовь», как водится – все там было, и всего много, и даже подчас с избытком: и новых знаний, и впечатлений, и влюбленностей, и первых разочарований тоже. От нахлынувших воспоминаний этих и чувств начинает глухо стучать в висках. А моя проводница в прошлое все цок да цок своими бойкими ножками на звонких каблучках по старой, видавшей виды лестнице, тоже родом из моих детства и юности, и влечет меня за собой, лукаво взглядывая чрез плечо – все выше и выше. Куда же, казалось бы, еще выше? Разве что – к облакам.

И вот мы резко останавливаемся возле двери класса – учительница моего сына, только что представлявшаяся мне моей одноклассницей (на кого же она в самом-то деле так похожа из наших девочек, из сборного нашего 10-го «а»? ), легко распахивает дверь и приглашает меня в пустой, без парт, остро пахнущий свежей краской класс. И снова легкое головокружение, ну, надо ж, бывают же такие совпадения: класс моего сына совпал по расположению на школьной карте с моим собственным. Только у меня был класс литературы с портретами классиков на стенах, а у сына моего, судя по изобилию видов Лондона – иностранных языков. Стало быть, и училка эта классная, Ирина Георгиевна, будет учить их правильному произношению неправильных английских глаголов. Я растерянно оглянулся по сторонам – за что бы еще зацепиться взглядом – знакомое, родное, все из той же, канувшей в Лету жизни. Нет, вроде бы больше не за что. Здесь все абсолютно новое, несмотря на старые стены: и доска, и окна из металлопластика, и шкафы…

– А где же парты? – удивленно спрашиваю я.

– А парты мы сейчас как раз и принесем из спортзала, для этого я вас, собственно, и позвала! – откликнулась учительница.

И уже через пару минут я вместе с подошедшими следом молодыми отцами одноклассников сына, засучив рукава, таскал на горбу эти самые столы-парты через всю школу по длинным-предлинным и таким знакомым мне коридорам в «свой» класс английского языка, закрепленный теперь за нашим пятым «бэ».

А после утомительных этих трудов, уже на выходе из школы, меня окликнул белокурый симпатичный парень на голову выше меня, с которым мы только что вместе таскали школьные столы, сразу показавшийся мне как будто знакомым, вроде как я уже видел его где-то до этого, и говорит:

– А вы, случайно, не капитан Евсеев будете?

– Да, – отвечаю, – Евсеев, точно!

Стало быть, и капитан, – про себя думаю, – поскольку звания в запасе мне почему-то не повышают, как многим другим. А годы идут, и по возрасту я уже и подполковника-то переходил, наверное, срока два, не то что капитана. А уволился я из нашей доблестной армии, уже тогда трещавшей по всем швам от избытка личного состава, в том числе и офицерского, и острого дефицита средств на его содержание, лет эдак с двадцать назад. Но здесь все понятно: кем тебя запомнили, тем ты и будешь до скончания дней – так было всегда. Стало быть, передо мной сейчас кто-то из моих бывших училищных воспитанников и, судя по повадкам, тоже давно уже с армией распрощавшийся. Я улыбнулся, как мог приветливей – трудно все-таки из детства и юности, где я ощутил себя благодаря этим вот старым школьным стенам, сразу возвращаться в зрелость, откуда родом мой теперешний собеседник.

– А, здорово! – говорю, протягивая парню руку, как будто сразу признал его – кто он, что и откуда. – Ты с какого, брат курса-то будешь? Шестьдесят второго?

Назвал наобум номер курса, который довелось вести уже под занавес, перед самым увольнением в запас (шестьдесят второй курс – это значит, 1992 года набора и 97-го, соответственно, выпуска).