Сергей Егорычев - Короткий Мемуар Графа

Надо сказать, что до сего момента жизнь моя была размеренной и спокойной. Жили мы в большом поместье. Неподалёку был пруд, где можно было удить рыбу и купаться. Особенно это было здорово в жаркие летние дни. Батюшка состоял на государственной службе, навещал нас, однако, каждый месяц. С ним время от времени приезжали то новые учителя для моего образования, то знакомые и родственники, коих было несчесть. Учителя, как правило, приезжали летом и оставались жить с нами на полном обеспечении вплоть до следующего года, когда их сменяли иные. Матери очень нравилось жить в большом доме загородом.

Так было до тех пор, пока не подошло мне время отправляться в город, дабы поступить в университет. Познакомился я тогда при поступлении с одним городским сумасшедшим. Нет, у душевных врачевателей он не числился, однако, было в нём что-то особенное, отличающее, позволяющее назвать его таковым в хорошем смысле слова.

Тогда-то и началась вся эта история с колокольчиком. В 1911м году то ли он, сумасшедший этот, позаимствовал эту теорию из народного фольклора, то ли сам дошёл. Мне же кажется более вероятным заимствование, плагиат с изменением лишь названия на немецкое «Glöckchen», что, в общем-то, это же и значит – колокольчик.

Теория сводится к тому, что всякая женщина просто по праву того, что она женщина, считает, что ей, обделённой якобы при этом умом, позволено требовать поклонения мужчин, доводить их, как говорил один музыкант, до «исступления эмоций», исполнения всех её прихотей и сочувственного выслушивания всех её жалоб на свою несчастную жизнь.

Не трудно догадаться, что своё название теория берёт от метафорического выражения, прости Господи, «влагалище с колокольчиком».

Вероятно, сама история его человеконенавистничества началась и того ранее. Ещё в школе, когда девочки не обращали никакого внимания на умного ребёнка с фигурой, далёкой от совершенства. Потом этот человек проявит недюжие способности и силу воли, сев на жесточайшую диету, состоящую из весьма скромных и недорогих продуктов – гречки, молока и сыра.

О да, он займётся питанием как следует. Он не будет покупать колбасу, но будет время от времени позволять себе великолепнейший плов собственного приготовления. Хотя я и считал всегда, что ему немного недоставало чеснока, рецепт замечателен. Он будет пить ряженку и кефир, и продолжать жрать одну гречку. Подобные усилия принесут ему сносную фигуру, с растяжками однако, но вполне себе годную на то, чтобы разбивать сердца многих Glöckchen. Как строг он будет к себе, так и ко всем остальным людям, отточив мировосприятие до бесхитростного чёрно-белого.

И многие будут считать его своим другом, ибо он узнает на многочисленном опыте, который поставит себе в жизни, как, словно золотой червонец, нравиться людям. К сожалению для них и к счастью для него, ибо он любит свободу, сам он вскоре не заведёт ни одного настоящего друга, а с теми, кто могли бы занять подобное место, порвёт все связи, вернувшись к отшельническому образу жизни в далёких и холодных лесах Сибири.

Он был молод, слишком молод для своей головы, в которую к тому времени успел понапихать уже столько разнообразной информации. И, похоже, слишком сложен для подробного описания тот путь, что он прошёл до того момента, когда мы впервые по настоящему беседовали за бокалом горького пива в одном из трактиров города Ярославля.

Мы обсуждали величие людское, и он как раз обещался изложить свою концепцию того, как измерить эту философскую категорию, присущую каждому человеку.

«В числитель», говорил он, «надо ставить то, что человек о себе говорит другим. В знаменатель – чем он является на самом деле. Чем меньше полученный результат, тем более велик человек.»

Как же часто мне приходило в голову, что его собственный результат несколько превышает единицу. Стоит всё же отдать должное его верности своей концепции – он хотя бы старался быть объективным, и легко стараться, когда твоё мировоззрение делит мир лишь на чёрное и белое.

Трудно было бы найти человека, в котором более чем в ком бы то ни было сочетались стремление к свободе, затворничеству и общительность.

Да, он был общителен. Чертовски общителен. Более того, он умел общаться, и умение это было приобретено и отточено за многие годы до такого предела, что в любой дискуссии оставался лишь один его монолог с некоторыми комментариями, которые едва удавалось вставить ничего не подозревающим слушателям.

Читать дальше