Евгения Жуковская - Мозаика мечтателя

22 февраля 2011

Комом в горле прозвенел телефонный звонок. Пробудил тревогу. Заставил сердце сильнее биться. Звонок неоправданных надежд, возложенных на меня близкими. Звонок, призывающий идти не своим путем. Но повернуть на дорогу служения родным.

Разве можно поступить иначе, когда ты нужен здесь и сейчас? Конечно же, долг совести зовет к исполнению просимого. Но как быть, если на кону – твое, личное, никому неведомое, стремление быть с Господом? Который уже предан. Который вымолил у Бога стадо Свое, просимое сатаною. Вот уже и обвинители злопыхают. Вот уже синедрион торжествует. И Петр идет к отречению.

Ерундой кажется любое сопоставление со Страстями Христовыми. Но враг не дремлет. Он настолько зол на свое двухтысячелетнее поражение, что готов и в огонь, и в воду, лишь бы ухватить часть сердец в свое царство смерти. В ход идут все те же приемы: выбор между помощью в повседневном житии и сочетание с вечным бытием, попечение о столах и Вкушение Даров. И как легко в сознании затмевается Христова Жертва. Ради мнимого добра, несомого семье, мы лишаемся возможности приобщиться Части.

Суждено ли вырваться из этого круга предательства? Или и здесь сбывается притча о двух господах? Воистину жизнь христианина – иной путь. Оттого и семья христианская так подвержена ветрам предуготовительной суеты. «Ради праздника» можно так отвлечься, что и Воскресение проспать. Обострение взаимных претензий самых дорогих людей делают невожным пробуждение для Новой Жизни.

Теперь уже скоро нам будет виден Свет. И как мы готовы встречать Его? Разукрашенными столами. Разноцветными пасхами… Но готовы ли принять Истину с чистым сердцем? Достойны ли на земле славить Христа, Которого воспевают ангели на Небесех, не смеющие смотреть на Всемогущего – настолько Слава Его велика есть…

16 мая 2011

В подсознании возникает осознание: ты рядом. В колеблемом листья дожде, в ощущении ветра, в солнечной радуге. Но не хочу принимать тебя, потому что настанет миг, когда все исчезнет. Тогда пустота будет наполнена техническими ощущениями необходимости жизни. Захочется вдруг перестать понимать эти ощущения, но настоящее вцепится намертво железной хваткой темноты и одиночества. В них крики – не слышны, зрение – воспалено, слух – обострен, осязание – чувственно.

Но настанет утро. И болезненная душа воспрянет от страхований, потянется заре, почует свежесть веры. Придет утро миросозерцания и покоя. В котором минувшая ночная буря покажется мимолетным сонным увлечением.

16 мая 2011

Твою глубину глаз напоминает мне сегодня небо. Оно массивно. Как желание счастья. Как тот вечерний южный всхлип оно неутешимо в своей бескрайности. Своим пером ваяет Создатель в нем судьбы. Наши земные дороги, которыми мы приходим к Нему.

Если мы не желаем восходить к блаженству, перестает ли небо обнимать нас? Если мы не видим пути, прерывается ли линия жизни? Если мы не смотрим на небо, значитли это, что твоих глаз больше не существует в сердце? Большей глупости нельзя себе и домыслить. Значит, мягкий ветер и прошлая услада не исчезли: они поднялись в небо, где Творец нарисовал наши судьбы – теперь они плывущие по всему лицу земли облака.

Едва только выглянешь в окно, сразу увидишь высокую звезду. Она мерцает и улыбается. С прищуром, с поцелуем ангела на щеке. Да, это то самое облако счастья, которое уплыло на твой темный пронизывающий север с моего жгучего южного сердца.

9 февраля 2012

В самом конце глубокой осени 2011-го, а, может, в начале московской темно-декабрьской зимы мне приснился Блаженнейший митрополит Владимир. Нет, вы не подумайте, что я постоянно о нем думала или не выпускала из головы и сердца переживания о судьбах украинской части Православной Церкви. Вовсе нет. Мы, конечно, размышляли о будущем, но на критическое состояние здоровья владыки Владимира и вызванные его комой конвульсии украинского духовенства смотрели словно сквозь стекло в реанимации.

Он шел по узкой асфальтовой дорожке в начале моего дома, спускаясь к нему. Шел уже седым старцем, но бодро, ровно, достойно. В темной одежде: в плаще до колена темно-темно сером, почти черном, в таких же брюках и в черном берете, надетом слегка набок, полунамеком.

Не знаю, почему я сразу не за писала этот сон. И вот теперь, спустя три с половиной года, уже не помню деталей. Не помню, я просто прошла мимо. Или я стояла, наблюдая за ним. Удивилась ли я во сне такому посещению спального района Москвы или восприняла это как естественное событие жизни. Не помню теперь. Но, проснувшись, я была всему удивлена. Мне редко снятся иерархи и духовенство, несмотря на личное общение со многими из них. А тут – Блаженнейший. Я его своими глазами, конечно, видела. Но никогда не общалась и даже ни разу не брала благословения, кажется.