Ольга Хорошилова - Джентльмен Джек в России. Невероятное путешествие Анны Листер

В шифрах все самое честное – поражения, проигрыши, сплетни, опасные анекдоты и анекдоты неприличные, скандалы с любовницами и сексуальные с ними утехи, цвет и запах переваренной ею пищи, количество прыщей, вскочивших на лице подруги, тупоумие родственников, скаредность продавцов, недопустимо высокие цены в магазинах, позорные дырки на гольфах и время, потраченное на их штопанье. Без этих шифров слова дневника обманчивы. Без цифр – абстрактны. Но вместе – это объемный слепок с подлинной жизни Анны Листер. И если бы она пережила свой дневник, то непременно произвела бы подсчеты: начат 11 августа 1806 года, прерван 11 августа 1840 года, итого – 34 года, 27 томов, 7720 страниц и около пяти миллионов слов. Она была бы, определенно, горда собой – в знаменитом дневнике Сэмюэля Пипса всего полтора миллиона слов.

Мэри Эллен Бест. Изабелла Норклиф (первая слева) со своей семьей. Акварель, 1820-е гг. Частная коллекция

В бумажной жизни Листер с цифр начинается почти все – даже любовь. Цифры дневника сообщают год и день первой встречи с очередной пассией, точное, по Гринвичу, время зарождения чувства, количество проведенных вместе часов и сладчайших моментов наивысшего чувственного блаженства – эти моменты Анна именовала kisses, «поцелуями». Когда же она достигала блаженства в одиночестве, думая о любовницах, эти минуты назывались «несением креста».

В цифрах скрыт и холодный расчет. Элайза, робкая изящная лань, была дочерью хирурга Ост-Индской компании. Через шесть лет после их знакомства, в 1812-м, она должна была вступить в право наследства. Девушки тайно обменялись кольцами – в знак вечной любви и в залог будущего безбедного семейного счастья. Но планы пошли прахом. Анна неожиданно воспылала новой страстью. Ее звали Изабелла Норклиф, друзья называли ее Тиб. Она имела знатное происхождение, обширные связи, богатство, добрый нрав и хорошие зубы. Будучи на шесть лет старше, Изабелла уже кое-что знала о жизни и любви.

С ней было интересно. Они вместе ходили в театр. Тиб превосходно знала репертуар, не пропускала ни одной премьеры и сама иногда играла – то умирающую Дездемону, когда Анна была холодна, то чувственную одалиску Магриба, когда Анна нежно ее ласкала. Однажды убедительно сыграла сцену из Гамлета, повторяя точь-в-точь движения и реплики Франсуа Тальма, именитого французского актера. « У нее, бесспорно, незаурядный актерский талант », – отметила Листер в дневнике.

С ней было весело. Они посещали салоны и рауты, гуляли по готическим улочкам Йорка, взбирались на лысые холмы к средневековым руинам (полная Тиб не поспевала за подругой – мучилась отдышкой). На взмыленных жеребцах кисти вдохновенного Жерико они неслись над изумрудно-болотистыми живописными равнинами. Иногда вместе охотились и упражнялись в стрельбе из пистолетов – Анна часто уступала Изабелле, истинной, хоть и рыхлой амазонке.

С ней было уютно – сидеть в тихой сумеречной гостиной среди шелковых цветов, позолоченной листвы портретных рам, фарфоровых мелочей и случайных книжиц, в этом безупречном, округлом, завершенном английском мещанстве, которое Анна презирала, а Изабелла любила всем сердцем. И пока она втолковывала ветреной хохотливой подруге принципы антиномии Канта и основы евклидовой геометрии, та полулежала на кушетке, мяукала: «Oh, really?», закатывала глаза и бессовестно лакомилась жирными птифурами. Изабелла была прелестна.

Но Мариана была лучше: « Она очаровательна и наделена бесценным характером, который уже покорил меня. Помимо прекрасных душевных качеств она обладает прелестной внешностью. Никто на земле так не любил, как я любила Мариану ».

Они понимали друг друга с полуслова, а иногда вовсе обходились без слов – и эти особые чувственные моменты Анна скрупулезно записывала в дневник, считая количество и оценивая качество обоюдных любовных ласк: « Прошлой ночью – сразу два “поцелуя”. М[ариана] шептала в продолжение нашего любовного акта. “Ах, – простонала она, – будешь ли ты любить другую?” Она знает, как подстегнуть нашу страсть. И в самый пик наслаждения прошептала мне: “Как приятно”. Все ее “поцелуи” прекрасны. Никто еще не дарил мне таких бесподобных “поцелуев” ».

Листер могла бы назвать подругу неземным совершенством, безупречным твореньем богов, если бы не один недостаток – бедность. Мариана Белькомб была всего лишь одной из пяти дочерей скромного йоркского доктора – ни обширных владений, ни банковского счета, ни богатого приданого. Анна, едва сводившая концы с концами, не сумела бы ее содержать. Это она понимала, но делить Мариану ни с кем не желала. Как она рыдала, как умоляла ее не выходить замуж, не убивать их святую любовь, не портить свою жизнь. Как она просила отвергнуть этого мерзкого йоркского сэра, Чарльза Лоутона, предложившего Мариане руку и сердце – руки у него были крепкие, хваткие, мужские, а вот сердца не было – и ума, кажется, тоже. Это Анна объясняла подруге, волнуясь, плача, путаясь в мыслях, словах, цифрах. Но та безучастно смотрела в окно – пейзаж за ним был столь же сер, холоден и безразличен к игривому солнцу, как она к мольбам Анны. «Решение принято, я выйду за него», – был ответ. И дальше пустота – дневник потерял дар речи, строчка повисла на полуфразе. Анна чуть не сошла с ума.