Андрей Синельников - Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги

Солнечные лучи играли на золоченых митрах, на епископских посохах, на пурпуровых кардинальских одеяниях, на багрово-красных сутанах епископов, пробегали по бархатным, отороченным горностаем коротким мантиям, золотили обнаженные клинки. Эта роскошная игра красок, эти яркие блики еще резче подчеркивали контраст между группой обвиняемых и пышным судилищем…, между судьями и четырьмя старыми, оборванными старцами, которые стояли, прижавшись, друг к другу, неразличимо серые, будто изваянные из пепла.

Жар костра жег ее все сильнее и сильнее. Она всмотрелась в лица тех, кто стоял на костре, и узнала лицо мудрого старика отдыхающего в кустах жасмина. Он простер руку в сторону пышно украшенной ложи, и она инстинктивно повернулась туда. Над ее головой громовой голос пронесся как гром грозы.

– Папа Климент! Ты сын греха я скоро позову тебя к себе. Ты знаешь, где мы встретимся! – В пламени костра он грозно простер свою руку в сторону человека в тиаре и тот вздрогнул.

– Король Филипп Красивый. Нет, не отвагой и умом прославился ты в этом мире, а токмо смазливой рожей и нутром предателя. Я жду тебя! – И пламя костра кажется, повинуясь воле Посвященного, отступило от него, дав сказать следующие слова.

– Гийом де Ногарэ! Не пройдет и года, как я призову вас на Суд Божий! Проклинаю вас всех! Проклятие на ваш род и род ваших приспешников до тринадцатого колена!

Уже корчились в вихре огня его соратники, но ярко-красный огнедышащий смерч не мог коснуться великолепного старца, он повернулся в ее сторону, их глаза встретились, и она как бы вобрала в себя весь жар его веры. А золотисто-алая саламандра плясала в глубине пламени, повинуясь воле Совершенного.

Затем Жанна очутилась на площади огромного города у стен такого же огромного орденского замка, возвышающегося черной исполинской горой над всем разгулом, происходящим у его подножья.

На площади вихрем крутилось разнузданное празднество, напоминающее кривляние ряженых в рождественскую ночь, когда после мессы толпа мужчин и женщин всех сословий врывается в собор и предается там блуду и пьянству. Именно так и происходило на всех улицах этого серого города. Как только разнесся слух, что вооруженный отряд проник в резиденцию ордена, Жанна увидела, как городской сброд бросился в замок, чтобы принять участие в кощунстве. Людям хотелось отомстить тамплиерам за их суровость и спесь. Везде, везде на всех улочках города толпа пускалась в погоню за теми, кто пытался бежать, ловила их, избивала и жалких, истерзанных вручала королевским ищейкам. Из погребов выкатили бочки, и вино полилось рекой. Кухни были разграблены. Всю ночь народ пировал на улицах при свете факелов.

Жанна блуждала среди костров, вглядываясь в лица людей, потерявших человеческий облик, как будто пыталась встретить кого-то родного. Пошел мелкий моросящий дождь. Сам господь решил погасить угли от кощунственных костров и остудить не в меру разгорячившиеся головы. Жанна неожиданно вышла на Жидовский остров к площади, где еще дотлевали угли королевской казни. Она подошла к пепелищу, как будто что-то толкнуло ее и, склонивши колено, взяла горсть пепла, завернула его в платок и спрятала на груди под серой накидкой горожанки. Не заметно для нее маленькая саламандра скакнула с едва тлеющего уголька в ее руку и юркнула в пепел.

На следующее утро, несмотря на дождь, люди теснились вокруг костров, разведенных под открытым небом. Пьяницы храпели на голой земле. Публичные девки, надев на себя белые рыцарские плащи, отплясывали непристойные танцы, а увешанные серьгами цыганки били в тамбурины. В огонь летели вязанки хвороста. Женщины несли котелки с горячим вином и разливали его в подставленные кружки, а вокруг бесновался пляшущий хоровод.

Крики и смех были слышны в самом сердце замка, в подземельях большой башни, но туда они доносились приглушенно, неясно. Сержантов и братьев-служителей согнали в большую сводчатую залу. А сановников и рыцарей разместили в одиночных камерах. Со вчерашнего утра они не получали пищи. Никто не пришел к ним. Никто не объяснил причин внезапного ареста и незаконного заключения. Время от времени они слышали шаги в переходах, звон оружия, скрип замка, порой вдалеке – голос одного из братьев, горячо спорящего с теми, кто его уводил. И снова наступала тишина, нарушаемая лишь далеким гомоном праздника да глухими ударами колокола, отсчитывающего часы…

– Через две недели от кровавого поноса в ужасных судорогах умрет Клемент, Сухой надтреснутый голос вернул ее в райский сад. Видение пропало. Она повернулась. Старик на лавочке открыл глаза и смотрел на нее ласковым взглядом.