Андрей Синельников - Наследство графа Калиостро. Мафия и масоны

Настроения, господствовавшие в ложах, подчас были прямо противоположными. Некоторые из лож становились рассадниками просвещения, другие, и таких было гораздо больше, тяготели к оккультизму; одни держались герметизма, другие, напротив, обращались к политической деятельности. Можно сказать, что в целом масонство до 1789 г. оставалось лояльным по отношению к властям предержащим. Несмотря на это, правители относились к нему по-разному. Одни короли и императоры покровительствовали масонам и даже сами вступали в их ряды, другие монархи подозрительно косились на них и подвергали их преследованиям. С самого начала был решительно настроен против масонов папский престол, квалифицировавший их не иначе, как «дьявольскую секту», что, однако, не мешало, до поры до времени, участию в ложах многочисленных католических иереев, иногда самого высокого ранга. В рамках масонства находил себе место философский деизм, действительно в ту пору враждебный церкви, но весьма часто масонские идеи представляли утонченную форму апологии христианства вообще и католицизма в частности. Вместе с тем масонство приоткрывало двери в сторону иных, нехристианских религий, в сторону восточных разновидностей спиритуализма. Масонский антиклерикализм в XVIII в. зачастую принимал причудливые формы: так, ложи будоражила ребяческая идея «мести за тамплиеров» (в XIV в. церковь официально осудила тамплиеров за то, что, общаясь с «неверными», они будто бы сами впали в ересь).

Участие в ложах высокопоставленных аристократов и коронованных особ делало масонство влиятельной силой как в тех странах, где оно поощрялось, так и в тех, где подвергалось гонениям. Это обстоятельство привело к масонам многочисленных шарлатанов и карьеристов. Разумеется, Калиостро стоит первым среди них. На процессе 1790–1791 гг. в Риме инквизиторы пытались даже представить его чуть ли не главным инициатором масонских "происков" против церкви и освященного ею порядка. Это явное преувеличение, если считать, что "происки" вообще имели место. Но факт, что Калиостро был одним из самых видных масонов и даже выступил со своей собственной версией масонства (внутри которого сосуществуют различные толки, или "ритуалы") – "египетским ритуалом".

Калиостро чувствовал себя, как рыба в воде, разглагольствуя о "предвечном строителе мира", о трудах праведных, о всеобщем единении, братской любви. Изливая на слушателей елей "истинной мудрости", он, однако, давал понять, что ему ведомо нечто сверх того, что он дал, что он приобщен к особым масонским секретам; один из гроссмейстеров Мальтийского ордена (к тому времени давно умерший) якобы поведал ему, и только ему, какие-то особые тайны крестоносцев, которые, дескать, не только распространяли на Востоке свет христианской веры, но и сами там кое-чему подучились. Калиостро говорил, что он, посланец таинственных и добрых сил, всегда готов прийти на помощь ближнему своему не только словом, но и делом: ибо что такое его магические труды, как не практическое воплощение масонских заповедей о братской любви и взаимопомощи? Говоря современным языком, Калиостро "создавал образ". Актер, чутко улавливающий реакцию зрителей, он становится в позу "друга человечества", сентиментального и прекраснодушного филантропа, чьи дневные труды и ночные бдения не имеют иной цели, кроме общего блага (ведь он никогда ни у кого не берет денег – королевски щедрые подарки не в счет, нередко сам одаряет бедных: это ли не доказательство его велико– и прекраснодушия?). Таким он обычно изображен на современных ему портретах: "очи горе", выражение лица, в духе времени, сразу и сентиментальное, и возвышенное.

А вот дошедший до нас образчик калиострова словоблудия: "Как Южный ветер (на Юге Италии "кальостро" зовется горячий ветер, дующий из Африки. – Ю. К.), как ослепительный свет полдня, я пришел к вам на холодный и туманный Север, повсюду на своем пути оставляя частицу самого себя, растрачивая себя, убывая с каждым шагом, но оставляя вам немного света, немного тепла, немного силы; так буду я идти, покуда не приду к концу своего поприща, в час, когда роза расцветет на кресте". Тут маг утирал слезу, аудитория же впадала в истерику; с криками: "Божественный! Божественный!" сиятельные дамы и господа припадали к его ногам, стремились облобызать ему руку.

Все новые и новые ложи заявляли о своей приверженности "египетскому ритуалу". В качестве главы этого последнего Калиостро присвоил себе экзотическое звание "великий кофт" и объявил об учреждении главной ложи ритуала в Лионе, где он обосновался с лета 1784 г. Выбор этого города не был случайным. Подобно тому, как Париж был общеевропейским центром Просвещения, так Лион был центром всякого рода мистических, оккультных течений. Здесь, в Лионе, на средства богатых покровителей специально выстроено было здание главной ложи, нечто вроде храма; в центре его парадного (зала на фоне усеянного серебряными звездами голубого полотнища красовался бюст "великого кофта", выполненный знаменитым Гудоном, с надписью "Божественному Калиостро". Правда, "великому кофту" не привелось личным присутствием почтить сие святилище: оно открылось летом 1785 г. спустя полгода после того, как он, как всегда таинственно-нежданно, покинул вдруг Лион к огорчению тамошних своих адептов и перебрался в Париж (он прибыл туда 30 января 1785 г.).