Сергей Лабзов - Консьерж

Родион решил уйти с комбината, так как денег кормить семью почти не оставалось. Он устроился работать слесарем в только-что открытый автосервис, но мысль о сумке, набитую долларами не отпускала. Раз в месяц бывший бригадир под каким-нибудь предлогом проникал на территорию комбината, чтобы удостовериться, что ЕГО плита на месте. Да и куда ей было деться, если производство остановилось! Родион подходил к плите, украдкой осматривался, и удостоверившись, что его никто не видит, гладил шершавый бок плиты, тихо бормоча какие-то слова. Идея завладеть сумкой его не оставляла, но как это сделать практически?!

Дело в том, что территория комбината была довольно обширной, бракованных плит было много, и их складывали в высокие штабеля, время от времени тасуя, как колоду карт. Это была своеобразная стихийная свалка негодных к употреблению больших железобетонных изделий. Со временем плита Родиона оказалась в штабеле, который располагался почти у самого бетонного забора, то есть у самой границы территории комбината. Но, самое главное, она была второй снизу, а сверху лежало ещё четыре плиты, и вот как освободить нужную Родион не знал. Даже, если бы он работал всё ещё на комбинате, то как объяснить начальству, что ему необходимо вытащить наверх испорченную плиту?! Во-первых, это вызвало бы нездоровое любопытство других, а во-вторых, чтобы достать сумку нужен отбойный молоток, или, на крайний случай, кувалда и лом. Родион представил, сколько бы народу собралось, чтобы посмотреть, как он крушит зачем-то бракованную плиту! А рядом с сумкой ещё находился труп неизвестного, и как всё это объяснить?!

Можно было, конечно, провернуть эту операцию ночью, но это надо было делать с самого начала, когда плита ещё была доступна, а в то время Родион с опаской ждал появления криминальных элементов. Время шло, за сумкой никто не приходил, и постепенно в сознании Родиона созрела мысль, что доллары теперь полностью в его распоряжении.

Так прошло несколько лет. За это время ДСК переходил из одних частных рук в другие, пока в двухтысячном году окончательно не перешёл во владение нескольких акционеров, которые наконец-то стали наводить относительный порядок. Родион следил за судьбой комбината, но пока не предпринимал никаких шагов, чтобы извлечь сумку с деньгами, да и что он мог сделать? Время от времени, Родион приходил на комбинат, трепался с вахтёрами о жизни, незаметно осматривая территорию. Удостоверившись, что его плита на месте, быстро прощался со служивыми и исчезал.

Штабеля испорченных панелей время от времени менялись, но до самых нижних, на радость Родиона, у правления руки так и не доходили, ибо брали и увозили куда-то, естественно, верхние. Он потом выяснил, что бракованные панели отвозят на строительство дач и особняков так называемых «новых русских», хотя некоторые шли на укладку дорог в сельской местности, особенно туда, где и на тракторе проблематично преодолеть почти полуметровую толщину грязи.

Незаметно пролетели года, Родиону к имени прибавилось отчество, а голову бывшего бригадира стала украшать обширная лысина. Деньги вместе с неизвестным убитым парнем покоились в плите на территории домостроительного комбината, но, как и раньше оставались для Родиона Степановича как бы запретным плодом. Мысль о том, что он обладает некой тайной, грела душу бывшего бригадира, наполняло его существование чувством загадочности и таинственности, и даже позволяло смотреть на мир как-то снисходительно. И теперь, когда Родион Степанович на старости лет устроился в элитный дом консьержем, он иногда думал о сумке с деньгами, которые так неожиданно оказались в его распоряжении, но оставались такими же недоступными, как и двадцать пять лет назад.

2.

Из парадной, в которой находилась конторка Родиона Степановича, вышел угрюмый господин. Он вяло кивнул консьержу и стал спускаться в подземный гараж. Родион не любил снобов, поэтому проводил господина враждебным взглядом, про себя пожелав этому первому пробудившемуся жильцу всяческих невзгод. Консьерж подразделял живущих в доме людей на две категории: приятных в общении и неприятных, наделив их простыми прозвищами. Неприятных он называл козлами, а приятных – называл просто хорошими. Этот ранний птах был отнесён к категории козлов, ибо снобизм так и пёр из него, а Родион Степанович этого терпеть не мог. Плюнув мысленно в спину неприятному типу, он закурил сигарету и окинул хозяйским взглядом дворовую территорию.