Михаил Попов - Москаль

Дир Сергеевич щурился, морщился, рылся в пегой бородке, но все же продвигался по тексту.

– И что это значит? – спросил он недовольно, добравшись до конца, и тут же начал сам себе отвечать.

– Никто ничего не знает! Никто не виноват? Значит, что виноваты все! Все умывают руки, значит, что у всех руки… – не договорив, «наследник» отбросил назад одеяло, спрыгнул с кровати и на бледных худых ногах подбежал к окну. Подсмыкнул по ходу трусы и начал тыкать острыми нервными пальцами в сторону тумана.

– Вы тут пока ездили, челом били, спасибо вам, я окончательно все понял. Украина, это страна бандит! Бандит и предатель! Вернее, ее вообще еще нет. Я… – он резко вернулся к кровати, сунул руку за спинку и вытащил продолговатый баллончик, – знаете, что это?

Все три гостя одновременно, с разной, правда, степенью выраженности, пожали плечами.

– Граффити, краска для пацанов. Я спускался вниз часа два назад. Я уже тогда все понял. Все! Я хотел на постаменте этой дуры… – он опять ткнул в сторону окна, где вдруг как по заказу, в туманном ущелье показалась статуя местной свободы с позолоченным чем-то в руках.

– … у этой дуры внизу на камне я хотел написать краской правду. А знаете, какая правда здесь и сейчас самая важная? Украина – сука! И я двадцать пять минут, или где-то так, бегал в тумане и не нашел, соображаете, не нашел дуры на колонне и колонны не нашел. Не спрашивать же у самих хохлов. Вот из окна ее видно, а на самом деле ее нет. Независимости Украины – нет! Только видимость независимости. Все в тумане. Аскольдик в тумане украинском тоже тонет сейчас.

Елагин, Кечин и Рыбак терпеливо ждали, каким образом похмельный ум свяжет продекларированные им мысли в единую идею. Дир Сергеевич понял, что от него этого ждут, набрал в грудь воздуха, как интеллектуального питания, и, набычившись, поглядел на них.

– Не поняли?

Никто не ответил.

– Просто же. Мы теперь воюем за моего брата не против местного коррумпированного МВД, или как оно там, не против ихней кривой прокуратуры, не против ихнего комитета, ни против гадов в администрации или в думе-раде. Нет! Против нас вся Украина, вся виновата, потому что такая. И с нас им нужен не кусок акций, не взятки-гладки, они нас хотят сожрать полностью. Не они, ОНА! Потому что мы сами по себе, понятно? Если мы вытащим Аскольда, это будет чудо. Они хотят растворить его в этом тумане. Мы, конечно, пожалуемся в свою прокуратуру, думу-раду…

Зазвонил телефон в кармане у Кечина. Валентин Валентинович с облегчением полез за ним. Разглагольствования «наследника» его уже утомили. Елагин и Рыбак тоже с готовностью повернулись в сторону прорывающейся к ним информации. Всех неприятно задели слова Дира Сергеевича о том, что освобождение старшего брата надо будет считать чудом.

– Это Бурда, – сказал Кечин. – Я выйду к нему в коридор.

Когда финансист вышел, «наследник» сел на кровать в какой-то внезапной обессиленности.

– Сон мне приснился перед самым вашим приходом, – объясняющимся тоном произнес он. – Странный очень сон. Как будто я с отцом, мне лет пять, вхожу в трактир хохляцкий где-то там… Мы же служили там, в Западении, городок Дубно. Мы входим, и нам хамят страшно, вся толпа против нас. И тут батя, как начнет их метелить!

– Что же тут странного? – спросил Елагин, краем глаза поглядев на невозмутимого Рыбака.

– А то, что не мог я ходить с отцом по хохляцким забегаловкам. Я родился через восемь месяцев после его смерти. Мне Колька, Аскольд в смысле, рассказывал, как они путешествовали по заведениям в местечке. И никогда по пояс голым, всегда портупея, все блестит…

Елагин не успел переспросить, что значит «по пояс голым», в номер быстро вошел Кечин.

– Так и знал, – тут же начал он, – изолятор шестьдесят, дробь одиннадцать.

– Где это?

– Говорят, где-то под Полтавой, товарищ майор.

– Это что, для шведов, что ли? – глупо пошутил Дир Сергеевич, напоминая присутствующим, что он по образованию историк. На него даже не поглядели.

– Молодец, Бурда, – сказал майор Елагин.

Кечин процедил сквозь зубы:

– Заглаживает вину, сученыш. Говорил я ему! Он нашел человека согласившегося взять деньги. А ведь до этого… – финансист повернулся к наследнику.

– … ведь до этого никому ничего не удалось всучить. Не берут и все. Прямо Люксембург какой-то.

Младший Мозгалев кивнул понурой головой.

– Это только подтверждает мою правду – все в сговоре. Чтобы хохлы отказались взять деньги! Значит, рассчитывают огрести поболее ваших тощих пачек.