Эмилия Галаган - Я люблю тебя лучше всех

Я молчала. В моей голове бродила мысль, которую трудно было сформулировать. Хотелось сказать, что ведь можно сделать кому-то что-то плохое ни за что, просто так… по-привиденчески.

– Я боюсь, – повторила я.

Папа вздохнул:

– Ну что с тобой поделаешь!..

Зазвонил телефон. Катька, ругаясь и смеясь, рассказала, что это удравшие с последнего урока Гордей и Каща напугали нас – специально повесили на дерево старое пальто. Они знали, что Илонка почти каждый вечер ходит бабку проведывать. А про нас с Катькой они были не в курсе, хотели только Илонку напугать. После моего бегства Катька и Илонка прямо-таки налетели на Гордея с Кащей, которые вышли к ним из-за поворота. Они даже подрались в шутку, а потом все вместе попили чаю у Илонкиной бабки. Катька для меня пирогов взяла.

Я почувствовала себя дурой. Было как-то не смешно. Папа слышал Катькин голос в трубке и все понял.

– Пойдем математику решать, – только и сказал он.

Мы пересели за письменный стол в комнате, и я даже сделала уроки, правда, от вида ночи за окном мне по-прежнему было как-то не по себе.

Мама пришла поздно, она ездила в Заводск по делам и вернулась на предпоследней электричке. К ее приходу я уже лежала под одеялом.

Папа вкратце рассказал ей о случившемся.

– Учительница… а, я знаю, мне рассказывали… она из их школы уволилась… молодая, не выдержала, у нас тут не те нравы… только никто ее не вешал… толпа придурков с той стороны и вроде кто-то из наших… схватили, скрутили… напугали, один, говорят, достал опасную бритву и сказал: «Сейчас тебя налысо обреем, а будешь вырываться – зарежем». Она все-таки вырвалась, убежала… Наверно, заикой останется, какая там работа в школе!

Налысо обреем! Лысая училка! Худющая, длинная, в брюках, отвисших на заду… и лысая…

Притаившаяся под одеялом, я не выдержала и хрюкнула от смеха.

– Лена! – одернул меня папа. – А я думал, ты спишь! И чего тут смешного, а? Я-то думал, ты у меня чрезмерно добрая, чувствительная девочка, а ты!

Но я ничего не могла ему возразить – так меня скрючивало от смеха.

– Ты чтоб больше не ходила там! – набросилась на меня мама. – Потащилась на ту сторону! Зачем? Делать нечего?

Кое-как успокоившись, я заснула – но снилось мне что-то тревожное, нервное, как будто я сижу за столом, пишу, а за окном что-то стучит, мечется, и я понимаю, что это призрак лысой учительницы, и я говорю себе: «Так она ведь жива!» – но от этого он не утихает, и я знаю, что стоит поднять глаза – я его увижу, и мне будет страшно, страшно, страшно, потому что теперь я – перед ней виновата…

А брат Гордея, как оказалось, просто ушел после школы в армию. Потом он вернулся, ввязался в какой-то криминал, и его убили. Гордей им очень гордился и часто вспоминал, хотя от этого не было толка: мы уже не боялись.

– Лена!

Я сидела за столом и решала очень сложную задачу: как бы выглядела моя подпись, если бы меня звали Паола Линьярес. На последней странице тетрадки уже были подписи за Дарью Красноперекопскую и Елизавету Май. Для себя самой – Елены Поповой – я уже придумала пять вариантов подписей, а окончательный выбор решила отложить до того дня, когда буду получать паспорт. Мне нравилось выдумывать подписи разных людей – случайных знакомых или героев фильмов и книг. Хотелось, чтоб по подписи – по нажиму, наклону букв, их округлости или остроте, по сплошным или прерывистым линиям – можно было создать образ человека: Дарья Красноперекопская в моем воображении была серьезной девочкой в школьной форме (ее имя я прочитала на формуляре библиотечной книги и знать не знала, какая она), у Елизаветы Май были вьющиеся волосы, она жила в соседнем подъезде и только недавно научилась говорить, а Паола Линьярес обитала в сериале и строила всем козни.

– Лена! Хватит заниматься ерундой!

Мама положила руку мне на плечо, нагнулась и сказала у самого уха, так что шею защекотало ее дыхание:

– К бабушке! Сегодня вы едете к бабушке Маше!

Я вздохнула и закрыла тетрадь. Бабушка Маша жила в Заводске. Нас с сестрой отпускали к ней вдвоем: я считалась достаточно взрослой, чтоб проехать на электричке, а потом на автобусе.

– Я уже Наташку одела, а ты тут возишься… пока ты оденешься, она уже сопреет…

Наташка – одетая в толстые вязаные штаны, платье и кофту – ныла что-то бессвязное, но я понимала, чем она недовольна: ей не хотелось к бабушке. В прошлый раз сестра стащила там помаду – красивый футлярчик с тонкой золотой полоской посередине. В нем и помады было всего ничего: бабушка аккуратно выковыривала помадную массу спичкой и размазывала по губам. Когда сестра навозюкала свои губешки темно-бордовым, я чуть не умерла со смеху. Бабушка быстро обнаружила пропажу и позвонила маме, которая нашла помаду у Наташки в кармане. Так что сегодня сестре перед бабушкой очень стыдно.