День, ночь с Настей – все равно, когда и как… наслаждаться этим счастьем БЕСКОНЕЧНО, целуя сие великолепное тело, нежно или сильно сжав в объятиях. Фантазия Гвелда порой застилала разум, он тогда старался не показываться на глаза девушке. Глаза сразу становились в слезах, или красными от возбуждения. Не раз Энрике хотел плюнуть на страну, на ее порядки, утащив девушку на сеновал.
Бывало, пойдут вместе на службу, отойдет Энрике от девушки в сторону, – чуть ли не в угол, – а сам любуется, порой сглатывая слюну. Представлял, как будет в этом храме венчаться. Или на поляне, по – скандинавски. Иногда на мужчину поглядывал батюшка, но слишком подозрительно. Приходит, не молится, не поет молитвы! Непорядок! Гвелд мысленно успокаивал его: «Я не бесноватый, а самый старый из всех… Я не желаю зла. Пусть Бог и мне счастье подарит».
Иногда Энрике—Васька не ходил никуда, а рыдал в подушку. Прекрасно понимая: Настя смертная девушка, она состарится, умрет. Все равно есть в ней что—то НЕ ТО для человека. А потом Архимаг перестал ходить в храм для вида, плюнув. Иван не раз говорил: дочь находила пропавшую скотину в лесу, словно читая мысли. Поглядел Васька на нее сквозь невидимость Магов, – и ничего.
ПОЧЕМУ так? Обычная ворожея? Нет. Первый раз попался такой тип человека, серединка на половинку, – и человек, и наша сразу. Лишь колдовать не умеет. Не раз кельту казалось: Россия станет ему последним прибежищем в этом Мире. Но Богам виднее, Они готовили свой сценарий для обоих. КАК тут не плакать, ни молить их о милости?
Другая совершенно страна, другие нравы, обычаи, вера. Не Шаолинь, в конце концов. До Китая не так далеко. К христианству Энрике за столько веков вполне привык. Одновременно не привык, – чтя старых Богов своего времени, – и то тайком. Родноверов любой масти не любили нигде теперь. Коготь – тому доказательство на шее, вместе с православным крестом, который не жгет совсем, не дымится.
Пока никто не верил про басни о Василии, – будто он от лукавого. Ходили даже такие разговоры, но быстро забывались.
Православие – совсем ДРУГАЯ ветвь христианства, всю жизнь после того, как Европа шагнула ко Христу от родных Богов, Энрике умело шифровался. Такого, как он, приняли бы за демона и запросто сожгли на костре. Или, – чего хуже, – выпотрошили в Средневековье живьем, – предварительно придушив до полупотери сознания, кидая внутренности в костер. Жгли и на Руси еретиков, книги, изобретения, за неверие. Будто все от Лукавого.
Ужасы европейских казней Архимаг помнил. Во время европейского гнета он притворялся католическим священником, о чем говорилось выше, – подставным, чтобы знать обо всем. Либо скрывался в лесах среди своих, показывая мощь, круша Тьму. Делая детей своим смертным возлюбленным. Один из сыновей унаследовал от отца Дар Мага, но не в полной мере. Его едва не казнили, – оказался Видящий, а проще, – Чтец. В итоге сын Архимага за подставу разнес ВСЕ среди «друзей», устроив разгон по полной программе. Вырезав под корень род предателя. Другим гнидам он заговором пресек всякую попытку размножаться.
На Земле этот человек прожил всего шестьдесят два года, и умер тихо в собственной постели, не оставив наследников. До этого Энрике похоронил троих своих детей, НИКОГДА не посещая могил, – сколько бы лет ни прошло, – хоть век, два, пять.
Каждый раз после смерти близких золотоволосый дико напивался, свершая такую тризну, потом громил свою комнату – с битьем посуды, крушением мебели, как бы уничтожая ВСЕ связанное с детьми и женами. Пьянки с воплями продолжались неделю—две, дальше начинались плевки в сторону женщин. Но все равно находились те, кому отдавал Архимаг свое сердце. Один раз или два в столетие, с перерывом в век или два Гвелд женился. При этом никогда не отбивал женщин у других мужчин. Фантазируя на сексуальную тему, рисовал на бумаге себя с воображаемыми женщинами, сжигал художество в печи, и снова случались запои, – от безнадежного бытия… Организм у Архимага был словно железный: Энрике пил практически все в свое время.
Про Анастасию он грезил постоянно. ДРЕВНЯЯ, настоящая краса. Словно Афродита! Хотя нет, поинтереснее. Настоящая древняя Валькирия! Век бы любовался, но не разрешено ходить по дому, в чем мать родила. Живет с матушкой и батюшкой в соседней избе, а красть милую нехорошо. Хозяева обидятся. Дальше в мыслях, – обнял, понеслось… и в перину лебяжью, в экстаз со стоном после венчания. Течение времени исчезнет.
Читать дальше