Александр Гущин - Тёмная сторона светлого Пуктина

Тысяча девятьсот семидесятый год славен отпуском. Августовское сорокалетие Воздушно-десантных войск меня отметило. Девятнадцатилетнего советского сержанта-десантника отправили тактические командиры в деревню, в отпуск. Стрелял я на первенстве десантуры лучше американских сержантов! Американские сержанты американским командованием весьма ценятся. Я стараюсь себя вести так, как американский сержант. С американцев я беру пример. Американские сержанты американским командованием возвышаются! Советских сержантов советское стратегическое командование принижает. Унижение своё я заметил, когда вышел из военной части, чтобы ехать в отпуск, в деревню. Советские шпионки начали меня, советского сержанта преследовать. И советские шпионы мужского пола рядом крутились. Вели дело советские спецслужбы к моей компрометации. Почему? Зачем принижают советского сержанта? Я активен, честен с женщинами: всегда морально настойчив. Секс только по истинной любви! Моё село так и называется – Любимовка. Селянин я. Деревенщина-селенщина, но, как и все, себе на уме.

До нужной станции мне, отпускнику ехать поездом две тысячи километров. Ближайшая военная часть расположена в степи в тридцати километрах от моего дома. Но власти советские отправили меня служить за тысячи километров от Любимовки. Вышел я, отпускник, из прибалтийской части, сел на поезд. Зашёл в вагонное купе. От Балтийского моря, по пути в степную деревню в поезде трёх баб мне советские шпионки подкладывали. Я только с одной переспал. Безопасно-качественно. Так грамотно морально настойчиво совокупился, что шпионки советские изнасилование в поезде не смогли мне пришить! Бабы они и в спецлужбах – бабы! Что о них говорить. Дуры! К последней железнодорожной станции спецслужбы СССР земляка ко мне, Ивана Ванникова прислали. Русотатя. От конечной станции мне надо было добираться до Любимовки по грунтовым дорогам, километров тридцать. Вижу я: земляк Иван сделался тайным сотрудником КГБ! Русотать – кличка Ивана. У Русотатя отец татарин, мать – русская. Иван Ванников в школе учился плохо, хулиганил. Ну и пошёл, дурак, в армию. В солдатских рядах накриминальничал. На солдатском грехе его КГБ завербовал! И так загадили мозги Ванникову: он поверил, что земляков своих надо компрометировать противоестественным сексом! Едем мы в деревню на открытой бортовой машине. За бортами август скошенные поля показывает. Разговоры мы урожайные ведём. Я, доярка, мрачный колхозник, молчали. Русотать Ванников – за троих разговаривает! И двусмысленно. Борт с абортом отождествляет. О мелких половых концах, о глубоких началах, Русотать глаголил. Я в форме десантника голубым беретом доярку охмурял. Сексот Ванников голубой берет, с конской залу… ой сравнивает. Стыдится доярка, стреляет глазами в меня молодая селянка, дивится на необычную форму военнослужащего. Кроме доярки и Ванникова с нами в кузове угрюмый колхозник сидел. Колхозник в новой телогрейке, в новом галстуке, но с намыленной, с грязной шеей. Коллективного работника в районном пристанционном центре в Коммунистическую партию принимали. А потом вербовали в КГБ. Молчал колхозник, вспоминая третичное закрепощение. Русского мужика крепостили, трижды вербовали на моей персоне! Колхозник там, в тихих кегебешных кабинетах, меня защищал. Но его убедили этого не делать. Я, по психосоматическим своим движениям, по сексуальным поступкам показывал: я морально не силён, не надёжен! Подвержен я влиянию! Меня легко нейрокодировать! Показывал я своими непроизвольными жестами, подтверждал контрольными словами-ответами: в детстве и в отрочестве я всех трахал! Сношал! И своих, и чужих! Такая способность моего эхообразного организма, который психосоматически научно показывал: я – грешен! Вы что, не знаете: КГБ дистанционно, молча допрашивает! Я-то – святой! Но научные деятели КГБ считали: я – извращенец! Ну и дьявол, и Пуктин с ними! Из-за меня мрачный колхозник – шею свою не вымыл! Ему в районном отделе КГБ её – намылили! И правильно! Надо отличать порядочных людей от непорядочных! Непорядочный это я, советский сержант. А суровый, угрюмый чекист-колхозник считал меня порядочным! Ошибался селянин. Поэтому сильно мрачен был работник коллективного хозяйства. Чекисты, когда ошибаются – мрачнеют. Секретный сотрудник КГБ Ванников был уверен в моей сексуальной виновности. Поэтому Русотать был весел. Приехали мы в Любимовку.