Валерия Кирсанова - Подражая Давиду

Ева.

Мой дед иногда ругался: «Евина дочка!».

Вопросов, кто такая Ева, не было, просветила двоюродная бабка:

– Змей яблоко Еве дал, такое вкусное, а есть нельзя, да не удержалась, стрескала. И Адаму дала. А потом не повинилась перед Богом, на змея всю вину спихнула. Бог ее и выгнал из рая. И Адама, он тоже не винился, на Еву указывал.

Обычно это ругательство прилетало мне при попытках оправдаться. Кстати, долго потом поступала правильно – прощенья просила или отмалчивалась после «подвигов». Став взрослой, поняла, что так и осталась «евиной дочкой», всё при мне: внутренние оправдательные монологи, влечение к мужу и желание получить «человека от Бога». Вот психологи говорят, что слияние – это очень плохо, надо всегда себя ощущать отдельной личностью. Расскажите это сотворенной из кости Адама!

Только чистоты Евы мне не видать. Для этого надо было родиться в Раю…

Так ли, точно рождение мое в грязи виновно? А как же, вот и 50-ый псалом мне в помощь: «Потому что в беззакониях зачат я, и во грехах родила меня мать моя».

Нет, лукавое оправдание. После Евы родилась Дева Мария. Как родилась чистой, так и прожила чистой, и на небо была восхищена Пречистой.

Наверное, и стихотворение моё о современной Еве, настоящая что-то другое чувствовала, когда согрешила смертным грехом.

«Соблюди мою заповедь».

Господи, я одна.

Как нести эту чашу, не расплескав до дна?

«Соблюди мою заповедь».

Птица в ночи запела…

Я одна, и чувствую только тело.

Мы не сразу заметили нашего с мужем срама;

Бьют прицельно плоды и кусты раздают удары,

Я потом потеряла в саду Адама.

Для меня нет ужаснее этой кары!

Помоги! пусть меня обнимают руки,

И горячие губы лицо ласкают,

Пусть пройдет удушающий страх разлуки,

Что меня без конца в эту ночь терзает…

Я раскаялась, вижу свою вину!

О, Господь, отведи же меня к нему.

Каин.

Каин жил в то благословенное время, когда люди ещё могли говорить с Богом.

Представляете – слышать Бога? Кажется, вся жизнь перевернулась бы и ангельское обличие принял бы. Но это вранье себе – и спорили бы, и упрашивали, и всяко раздражали бы Господа. Вот и не слышим. Потому что смирения нет.

Опять земля трясется под ногами,

Не знаю я, зачем иду вперед.

Куда идти, когда отмечен род

Убийством? Драгоценный Авель…

Ни смерть твоя, ни пролитая кровь

Не изменила нечто между нами -

Завистливо я чувствую любовь,

Отмеренную брату небесами.

Внутри весы качаются все злей.

Пускай снаружи грозы или смерчи,

Я взвешиваю, кто Ему милей -

И каждый раз оказываюсь легче.

Ной.

Вот еще один удивительный человек: он поверил Богу. Казалось бы, это же Бог, Создатель, как можно иметь другую реакцию?!

Ной оказался ЕДИНСТВЕННЫМ перед потопом, кто поверил.

А мы всегда верим словам Божьим? Я себя оправдываю, что лично мне таких слов не говорилось.

Только вот Библия – это слова для всех. Тогда почему заповеди нарушаю?

Потопа больше не будет, и радуга каждый раз напоминает нам об этом. Но будет смерть, суд. Встреча.

Моя голубка, выпорхнув из гнезда,

Не возвращайся назад без оливковой ветки в клюве.

Здесь же ландшафт неизменный – вода, вода.

Хляби небесные спрятали твердь земную.

Сколько болтаться, скажи мне, что есть земля:

Травы, растения, твердое под ногами!

Чтобы не спрашивать, сколько сейчас до дна,

Алчную бездну, которая ждет под нами.

Если же ты не вернешься… Я буду знать,

Что хорошо на земле, где ты нежишь перья.

Радугой в небе и радостью в подреберье

Бог говорит, что помилует нас опять.

Иезавель.

Дойти до глубины греха и упиваться им, ненавидеть других за чистоту, ужасные всё это вещи. Я бы никогда-никогда-никогда… Точно ли никогда? Иногда допросишь себя с пристрастием и уверенности уже нет.

Она царица с золотою чашей.

Под шелком чуть раздвинуты колени,

Горячий запах похоти и лени

Вдыхает мальчик. Все сильнее, чаще

Вскипает кровь, стучит в висках набатом…

Царица смотрит, словно заползая

Все глубже в череп – все сейчас узнает

И будет вскоре страшная расплата.

Неужто и она была моложе,

Боялась и робела как другие,

Волненье ручейком текло по коже,

Дрожали украшенья золотые,

Пока властитель брал за подбородок,

Тянул лицо к своим заплывшим чреслам…

Неужто было ей темно и тесно

В его объятиях? Нынче, при народе,