Валерий Серяков - Я тебя никому не отдам. Рассказы о Родине, вере, надежде и любви

До Москвы солдата успели довезти самолетом, но спасти в госпитале не смогли

Как же Лена кричала, когда узнала! Я думала, у меня сердце лопнет от страха за дочь. Голос у неё после этого пропал совсем. Мы боялись, что это на нервной почве, но врач в областной больнице, где она лежала, мне сказал:

– Нет, матушка, нервы тут ни при чем: у твоей дочки разрыв голосовых связок. Но она навсегда может остаться немой, ее необходимо срочно оперировать, иначе может быть поздно.

Я бы никаких денег не пожалела, но тот же доктор объяснил:

– У нас нет хирургов нужной квалификации, и сам за операцию такого уровня не возьмусь – не по силам… Знаешь, мне очень жаль твою девушку, она ж такая молодая, вся жизнь впереди. Есть у меня однокурсник, в Бауманской работает. Зовут его Борис Абрамович. Я с ним созвонюсь, договорюсь, чтоб осмотрел. И вы срочно катите туда. Если не возьмется он – не возьмется никто.

Через час мы с супругом уже везли Лену в Москву на своей машине.

Борис Абрамович взялся. Оперировать пришлось два раза – сначала под общим наркозом, потом – под местным обезболиванием. Когда мы уезжали, Лена еще не могла говорить, и хирург предупредил, что голос должен восстановиться, но для этого может потребоваться длительный период.

Где-то месяц спустя после возвращения стою я как-то у окна, смотрю на играющих во дворе ребятишек, думаю невеселые думы. А Леночка подошла ко мне сзади, погладила по голове и тихо-тихо прошептала: «Мамочка…». Со временем к ней вернулся голос, только стал намного ниже.

Университет Лена окончила с отличием, работает детским врачом, сейчас уже завотделением. На работе ее уважают очень, ценят. Вот только с личной жизнью у неё не сложилось. Сколько лет прошло, как Антона нет, а она – одна. Многие пытались за ней ухаживать, но ей не нужен никто. Несколько лет назад начала в храм ходить, сначала изредка, а сейчас ни одну службу не пропускает, если только не на дежурстве. Надеялась, что она в церкви познакомится с кем, но пока мои мечты не сбылись. Бывает, скажу ей:

– Дочка, ну что ты ходишь только в храм да из храма, одеваешься в темное, как монашка? Сходила бы в кино, в театр, на дискотеку.

Она отшучивается:

– Мам, ну какая дискотека! Мне за тридцать давно, я уже старенькая – по танцулькам бегать…

***

На протяжении ее бесхитростного рассказа я не произнес ни слова. Да и по окончании – что я мог ей сказать поучительного, назидательного, чего бы она сама не знала, не передумала?

Пошутил, может, и неловко:

– Мамка, да что такое 30 лет? Вот привезешь ты своей Леночке эту кофточку, выйдет она в ней на улицу. Встретит ее хороший парень – красивую, нарядную. И влюбится с первого взгляда. Может такое случиться?

И собеседница сквозь слёзы улыбнулась:

– Может…

***

Проводница ушла к себе. Тронула женщина своим рассказом какую-то струну моей души, и она отозвалась эхом воспоминаний. Ведь со мной случалось, происходило похожее. Вспоминал, как в девятом в наш класс пришла новенькая. Как она вошла, я увидел незнакомую красавицу и замер. И в голове мелькнула мысль: «Эта девушка – моя. Я ее никому не отдам!»

Мы дружили два года, до выпускного. Ссорились, мирились. Танцевали на школьных вечерах. На моих проводах на службу ее не было – она училась далеко-далеко. Помню, как, вернувшись после армии, на минуту заскочив домой, не поев, наскоро переодевшись в гражданскую одежду, помчался к ее дому. Когда подошел к калитке, сердце забилось со страшной силой, меня заколотило всего от радости и волнения. Вот там и тогда, в этом месте, в этот миг, решалась моя судьба. Все остальное – институты, работы, выбор профессии и прочее – было вторично, третьестепенно, незначительно.

Я помню, как мы шли с последнего сеанса кино, взявшись за руки, по ночному городку, и как громко пел нам соловей в сирени у речки. Он и сейчас заливается там каждый год по весне. И мы, уже бабушка и дедушка, иногда выходим майской ночью на крыльцо послушать его…

***

Вот и моя станция. Я вышел на перрон, прошагал мимо памятника Калинину, стоящему у вокзала, к железнодорожному мосту. Оглянулся. Стоящая возле вагона проводница встретилась со мной взглядом и помахала на прощание поднятой рукой, как давнему знакомому.

Шагов за двадцать до кузницы услышал звон молотка и раскаты хохота. Ну, ясное дело – опять Кузьма Иванович мужичкам что-то загибает. Открываю дверь: мать родная, народу-то – как сельди в бочке…