Яков Шелль - Пустая ваза

нув руки миру! О, как много еще хотелось! Было столько планов

и намерений, не покидало чувство, что ты в начале жизни, и она

вся еще впереди в своих заманчивых красках, радужных надеж-

дах, сверкающих высотах, а оглянешься на отставшее тело, с грус-

тью понимаешь, жизнь заканчивается. Такое отставание! И чем

старше становится тело, тем больший разрыв в дистанции; чувс-

твуешь себя на 30 лет, а ему вот уже 40, вот 55, уже все 60. Какая

тут прыть? Где прежняя удаль? Душа способна покорить любую

вершину, а телу все труднее подняться на пятый этаж.

Все, из чего состоит тело, склонно к износу и увяданию,

но в душе нет ни костей, ни мышц, только впечатления и мысли,

вера и надежда, любовь и стремление к красоте и свету. И пото-

му, когда забываешь о теле, несешься, как прежде, впереди него,

с тем же юношеским задором, с прежними представлениями

о себе, с теми же желаниями любить, какими они были в 30 лет.

И только если почувствуешь, что сзади кто-то запыхался, умо-

ляет не спешить, просит подождать его, с удивлением огляды-

ваешься и видишь свое тело; о, как оно ослабло, стало грузным,

состарилось. Ах, как хочет душа ещё на 30, а тело может только

на 60. Вот он дуализм, в полном расцвете своего противоречия!

Вот она, драма, ее кульминация…

В прежние годы, когда мои душа и тело были юными, они лю-

били друг друга и были всегда вместе, как два друга! Тело охотно

откликалось на все душевные порывы, участвовало во всех сом-

нительных авантюрах и рискованных приключениях, они были

заодно, они были соучастниками, единомышленниками и страс-

тными любителями жизни. Тело страдало, если душа пережива-

ла очередную безутешную горечь потери, оно металось и горело

огнем при новой вспышке безумной влюбленности; оно было

легко на подъем для нового честолюбивого восхождения на ка-

кую-нибудь макушку бытия.

Но постепенно, с годами, мое тело все больше охладевало

к неугомонным порывам души, к ее полетам, к ее вспышкам; оно

все больше тяготилось движением, все больше предпочитало

движению покой, спокойствие и незыблемость. Вялость и ле-

ность стали его символами. И тогда между друзьями пролегла

трещина, образовался разрыв, и в эту щель хлынуло отчужде-

ние, все больше ее раздвигая. Со временем отчуждение стало

заметно и превращалось порой в недовольство, и даже озлоб-

ление. Бывших друзей не стало; порывистая легкая душа и отя-

желевшее, ленивое, спокойное тело настолько отдалились друг

от друга, что стали даже враждовать и часто ссориться. Каждый

был недоволен и даже смеялся над привычками и страстями

другого.

Разрыв, дистанция и отчуждение становятся все больше,

и однажды достигнут своего предела, максимального удале-

ния, непреодолимого отчуждения. Отставание достигнет черты,

за которой отставать будет уже некому. Тела не станет. И тог-

да невесомая, порывистая душа, как птичка, сидевшая в тесной

клетке, выпорхнет наружу и, наконец, снова расправит, как пре-

жде в юности, свои крылышки и устремится к новым сомни-

тельным приключениям, новым рискованным авантюрам, но-

вым пламенеющим влюбленностям. И, встретив однажды свою

родственную душу, снова зародится на земле новая юная душа

в юном теле…

И когда разрыв станет неизбежным, я попрощаюсь с тобой,

остановившееся в бегстве по жизни тело, теперь у тебя будет

бесконечно много блаженного покоя и доброго спокойствия;

я попрощаюсь с тобой, легкая душа, лети в свои дали, поднимай-

ся на сверкающие вершины, пусть тебя гонят ветры страстей,

манят авантюры и влюбленности, плачь и огорчайся, радуйся

и желай…

Я попрощаюсь с вами, мои дорогие…

в большом камине в углу просторной гостиной неторопливо,

но уверенно разгорался огонь; в комнате свет был погашен

и она стояла в сумерках позднего вечера, но кухня была ярко

освещена и полна звуков и запахов; на плите стояла кастрюля,

в ней варился рис, на соседней сковородке под крышкой весело

шипело маринованное мясо. Хозяин дома, мужчина лет 40 с вы-