Геннадий Конюков - Россыпь

Докуней Кузьмич подступил к Эдику.

– Что вам угодно, сэр? – надвинувшись вплотную, высоко подняв подбородок и глядя на Докунея Кузьмича сверху вниз, поинтересовался Эдик торжественно.

– Ребята-октябрята, госкромхоз Витимски…

– Тебе чего конкретно за пазуху надо? – Эдик поочерёдно наступил носками своих ботинок на носки докунеевых амчур. Приставив указательный палец, как пистолет к животу Докунея Кузьмича и сказав «Кыкх!», толкнул его; одновременно, качнувшись на пятках, отпустив его амчуры.

Всплеснув руками, Докуней Кузьмич с маху сел в снег, а Эдик Комодыров пошагал дальше за своим товаром, насвистывая все ту же самую мелодию.

– Сор! Ты сам негодный сор! – выбираясь из снега, бормотал Докуней Кузьмич. – Ты гляди-ка, гордый какой… Хвастун!

Напрочь позабыв, куда он направлялся, Докуней Кузьмич повернул домой.

– Как быстро! – порядочно удивилась ему Лукерья Софроновна. – Ты колол оленя, нет ли? Где мясо?

Докуней Кузьмич сказал, что у него болит брюхо, и потому ему надо пить калакушечку.

– Ты колол оленя, тебе говорю?!

– Почти что забыл…

– Господи горолей, ко́рокой, как ты забыл! Как ты без мяса пойдёшь к Улияне Парфентемне родниться? Пошёл оленя колоть – вернулся пить калакушечку! Стэрам твоя калакушка!

– Зато браво пахнет!

– Бэраво пахнет! Пей тогда вино, раз уже бурюхо болит…

– Они говорят, хлеб да соль надо… – увидев на столе свежеиспечённые улоны, сказал Докуней Кузьмич.

– Со-оль? – крайне изумилась Лукерья Софроновна. – Олени, или что ли – соль? Кто тебе говорил хлеб да соль?

– Почти что не знай… Хлеб да соль, говорят…

– Хлеб мангазинский, поди-ка, надо? Где я тебе возьму мангазинский хлеб!

– Это – не хлеб? – кивнул головой Докуней Кузьмич на стопку улонов.

– Тогда соли нету… Маленько было – я тесто посолил. К Фёкле ходили – надо было купить соль, я совсем забыл…

– Ладно, я сам скажу, что ты тесто посолил…

В это самое время Пётр Петрович, пребывая в благодушном настроении, возлежал на диване у себя дома, смотрел журналы «Крокодил», похохатывал, а Ульяна Парфентьевна стряпала его любимые морковные пирожки, довольная тем, что после охоты мужик не шарится по деревне с бутылкой в кармане, как некоторые другие… На всякий случай, чтобы Пётр Петрович не улизнул куда, толкнула его обутки под половицу. Она уже выгребла клюкой угли в чугунок – пирожки растронулись, и надо было первые листики садить в печь, как во дворе залаяла собака. Ульяна Парфентьевна выглянула в окно.

– О, господи, оленеводы пьяные тащатся! Сюда бы не забрели…

Пётр Петрович отложил журнал.

– Кто?

– Да Докуней с Лукерьей. Так и есть, сюда волокутся!

– Ой, гони их, Уля, гони! – всполошился Пётр Петрович. – Скажи, меня нету дома! В лесу, скажи, он!

Но Ульяну Парфентьевну ни о чём не надо было просить. Им что, оленеводам, нагуляются и уедут опять в лес, а тут за своим смотри да смотри! Втайне опасаясь, не с бутылкой ли идут незваные гости, не сомустили бы мужика, подхватив чугуно́к с углями, не выпуская из рук клюки, она вышла на крыльцо.

– Здравствуйте, здравствуйте! – поставив чугунок на землю и подперев руками бока, на повышенных тонах и с усилением в голосе встречала Ульяна Парфентьевна пришельцев. – С чем пожаловали, с бутылкой, поди?

Оленеводы в нерешительности остановились.

– Но, – откинув голову назад и как бы желая посмотреть на Ульяну Парфентьевну издалека, подтвердил Докуней Кузьмич.

– Идите, идите своей дорогой! – Замахала руками Ульяна Парфентьевна, как на нечистую силу, готовая грудью защитить порог собственного дома.

– Вот ёлки-та-ну… Позови тогда Петра Петровича.

– Нету Петра Петровича! Нету! В лесу он. А вам почё он это понадобился?

– Паря дак… – Докуней Кузьмич замялся. «Говори, чего ли…» – ткнула его в бок Лукерья Софроновна. – Паря дак, наша Фёкла парня родила!

– Слыхала, слыхала! – насторожилась Ульяна Парфентьевна. – А мне какое дело, кого она там родила?

– Паря дак… – Докуней Кузьмич снова замялся. «Хлеб да соль говори!» – повторно ткнула его Лукерья Софроновна.

Докуней Кузьмич достал из мешка улон и протянул его Ульяне Парфентьевне.

– На хрена́ мне твоя лепёшка! Ты бы лучше кусок мяса дикого принёс. Унты сулились сшить, где ваши хвалёные унты?

– Сошьём, сошьём, – с готовностью заверила Лукерья Софроновна. – Маленько осталось дошить.

– А это… – вдруг нашёлся Докуней Кузьмич. – Родня мы теперь, паря дак! Хлеб да соль, говорят… Это так надо… Лукерья Софроновна тесто посолил.