Таня Томаси - Весь этот снег. Рассказы о любви

Разрешите представиться, Петр Петрович Вильямс. Ваши соседи любезно сдали мне комнату до первого июня сего года.

– Яна. Живу здесь. Будем соседями. Это Ваши вещи?

– Так точно. Я увезу их в фотостудию к другу сегодня вечером. Яна у Вас есть доступ в Интернет?

– У меня и компьютера-то нет.

– Ясно. Тогда не позволите ли воспользоваться Вашим телефонным аппаратом часа на четыре.

– Это каждый день часа на четыре? Простите, как вас называть?

– Петр или Петр Петрович. Нет, что Вы. Я уже пригласил мастера, завтра сделают расширенный доступ в Интернет к провайдеру, и получу некоторую независимость от телефонной линии.

– Конечно, пользуйтесь. Телефон есть в коридоре, на кухне. Кстати, на кухне Ваш стол и холодильник. Там Вам будет, наверное, удобней. Мы здесь соседствовали с Каролиной Вацловной. Ее сын Юрий Карлович забрал к себе.

– А Вы чем занимаетесь?

– Убираю в государственном учреждении – здесь на Новом Арбате – двадцатый этаж.

– Как это удачно.

– Удачно, что я уборщица?

– Нет, что двадцатый этаж. Видите ли, я в некотором роде фотограф. Было бы прекрасно, если бы Вы помогли мне снять панораму Старого и Нового Арбата с точки двадцатого этажа.

– Я не знаю. Все это как-то сразу.

– Чтож, Москва бьет с носка.

– А Питер бока вытер.

– Знаете у меня такое ощущение, Яна, что мы с Вами знакомы. Вы случайно Сергея Ермилова не знали.

– Случайно он был моим мужем два года назад.

– Мир тесен.

– Да, Петр Петрович, он так тесен, что не протолкнешься.

– Странно, Яна, но в Интернете есть информация, что Вы умерли.

– Как это мило. И что пишут?

– Да, так ничего.

– Никаких подробностей? Жаль.

– Пишут самоубийство.

– -Что ж, передайте в Интернет всем от покойницы привет. А теперь Петр Петрович, я могу быть свободна?

– Яна, Вы свободны!

4.

Он меня бесил, Петр Петрович Вильямс. Он мне напомнил то, о чем я хотела бы забыть.

Меня не удивило, что меня «убили» в Интернете.

Я умерла тогда, два года назад в Питере, когда

потеряла голос, а вместе с ним и мужа, который меня бросил.

И теперь, я лежала на диване, отчаянье вошло в меня и меня совсем не осталось.

Полтора года назад, когда я приехала из Питера мне было так же плохо, как сейчас нет, мне было еще хуже.

Отчим хлопотал вокруг меня, устроил в клинику. Фониаторы, борьба за утраченный голос, больничные палаты.

И молчание, молчание и молчание. Я не о чем не думала. Сначала я ждала, что Сережа приедет и считала часы до его приезда, потом дни, потом недели, а потом ожидание растворилось в молчании. Сначала молчание было белого матового света, как снег, который летел в окна, а потом этот белый цвет становился все темнее и темнее пока, не стал сизо-черной дырою-полыньею. По краям этой полыньи были те, кому было еще хуже чем мне из отделения травмотологии. Им я помогала, все так же молча.

А потом ко мне в больницу пришла моя учительница и принесла котенка. Он был маленьким и весь помещался в ладони, как маленький боб. Там на ладони он потягивался, оглядывался и умывался.

Каждый день Анна Сергеевна приходила ко мне в палату и приносила с собой котенка. И я начала поправляться. А когда я вышла из клиники, Боб, ставший взрослее на месяц, поселился в комнате у меня в коммуналке в Серебряном переулке.

И сейчас, когда отчаянье накрыло меня с головой я почувствовала, что мне в бок тыркнулся Боб, устроился поудобней и замурлыкал и мне стало легче. Когда тебе плохо говорила Томаси, пиши хокку.

Хокку, как молитва лучшее средство от отчаянья.

5-7-5 – это слоги в трех строчках, считай их, как вдохи и выдохи. Ты встанешь лицом к лицу с Природой и повернешь к ней свое сердце. Может быть Тебе будет больно, но дыхание твоей души выровняется, и ты снова обретешь связь с миром и внутренний покой.

Чашка разбилась.

Не Склеивай —

Воды не налить.

5.

Я бесил Яну. Но это было лучше ее равнодушия.

Я знал ее равнодушие наощупь, каждый квадратный сантиметр стены, которая нас разделяла.

Кто был для нее я? Фотограф тусовки. Она писала тексты и пела, Ермилов сочинял музыку и делал аранжировки, а я фотографировал.

Два года, с тех пор как мне сказали, что она умерла в Москве, я пытался ее забыть.

Я фотографировал. Мои работы выставлялись в Москве, Амстердаме, Париже, Венеции. Я работал, чтобы забыть ее и все время помнил.

Как-то получилось, что все остальные женщины перестали для меня существовать, была только Яна и ее не было в живых.