После возвращения он позвонил, договорились о встрече. Примерно год прошёл.
Я даже слегка обрадовался.
Общаться с ним было интересно, я это отметил ещё там, в Зоне. Он был начитан, имел своё мнение и явно был знаком с самиздатом.
Продолжать знакомство мне было интересно. Всплывали в мысленном диалоге с ним какие-то доводы, аргументы нашего постоянного спора – там. Звонок Андрея и приглашение на междусобойчик было отчасти неожиданным, но я сразу согласился прийти на встречу.
Когда ехал к нему, понял, что ждал этого звонка, готовился, не отдавая себе отчёта.
Какой-то внутренний диалог с Андреем присутствовал во мне.
И сейчас – тоже.
Осень. Свежо. Кольцо «четвёрки» троллейбуса, пустынная дорожка в гору, потом вправо, к бирюзовому на фоне соснового леса стеклянному кубу киностудии.
На проходной меня не пускали, Андрей прибежал без куртки, выговаривал резко и громко охраннику. Я показал паспорт, оформили пропуск.
Шли к нему на работу, были рады встрече, смеялись, настроение отличное.
Ему звонили в разгар нашего застолья, он заправлял в проектор очередной кусок отснятого материала, в зале сидела киногруппа, обсуждала монтаж будущего фильма. Иногда долетали громкие голоса спорящих.
Мне показалось, что мы вместе с Андреем тоже монтируем будущий фильм, проговариваем раскадровку, сцены из того, что нам обоим хорошо знакомо, но отношение к этому у нас различное и часто – спорное. Даже на повышенных тонах временами говорили.
Мы вспоминали Зону и строили декорации «Невидимого града Китежа» на фоне мощного звучания оперы Римского-Корсакова.
Завораживающее сумасшествие полёта классической музыки делает и слушателя сумасшедшим.
Нам хотелось тождественности восприятия той непростой обстановки, но каждому она виделась по-своему.
Нет, он не оправдывался за тот поступок. Хотелось сказать – позорный, но я назвал его нейтрально – пацифистским.
А он говорил, что надо было всем взяться за руки, упасть и никуда не ехать. Я возражал – кто же тогда будет выгребать весь этот говносрач радиации? Опять – зэки? Он возражал резко, что серьёзным делом должны заниматься профессионалы, а занимаются необученные ополченцы, в очках с шестью диоптриями, и история с «пушечным мясом» повторяется. Ущерб от этого многократно увеличивается.
Да, мы попали туда, не будем углубляться, как и почему, но это не значит, что надо лечь на землю, раскинуть руки и лежать, тихо умирать и ждать, когда появится профессиональная подмога и чудесным образом изменит ситуацию.
Найди в себе мужество, говорил я, принимай ситуацию такой, какая есть.
Боялся ли я тогда? Сидя в студёном майском лесу, завернувшись в бесполезное, линючее одеяло? Нет. Возможно, потому, что про Зону я узнал только в эшелоне…
Хорошо тогда выпили. Я примирительно предложил, что продолжение должно быть обязательно, только теперь уже на моей «поляне».
Он ничего не ответил. Вдруг замкнулся, стал немногословен, отвечал рассеянно, проводил меня до проходной.
Пьяный и оглушённый спором, я возвращался домой. Тогда меня часто настигало это ощущение. Желание напиться и ожидание будущего раскаяния после пьянки.
К этому добавлялось тоскливое понимание пустоты, никчёмности всего, что вокруг, что видишь, делаешь. И надо приложить какое-то внутреннее усилие, чтобы заставить себя идти, заниматься простыми, обычными делами.
Сместились смысловые акценты, и жизнь была, словно обед без всякого аппетита. Да и не хотелось, чтобы он был.
Апатия была вместо аппетита.
Встреча показалась мне странной, неожиданной. Она была похожа на исповедь, но я это понял позже.
Потом я часто слушал ту кассету. Я хотел подготовиться и вернуться к нашему разговору.
Текучка плотно меня захватила, я что-то делал, а в голове постоянно прокручивались целые куски той встречи.
Мы искали истину в чистом виде, не вспоминая детей, которыми он тогда прикрывался, семьи наши. Тоже пострадавшие в этой истории.
И было это невероятно важно, чтобы переосмыслить, жить дальше и самоутвердиться в прошлом и настоящем.
Тогда только всё начиналось, а двоих из нашего сектора засудили за дезертирство позже.
Он, конечно же, знал, что в той обстановке, реально военной, а не приближённой к боевой, если дать соответствующий ход делу, можно было и статью подыскать серьёзную, и жизнь испортить основательно.
Вскоре кассета исчезла таинственным образом.
И вряд ли теперь уже найдётся. Необъяснимо она исчезла из моей жизни, словно кто-то из-под локтя выдернул и спрятал во избежание большей беды.
Читать дальше