Макс Касмалинский - Брошенная целина

Илюха встает, пихает ногу в тапок.

– Не идет никто, – говорит он грустно. – Десять пузырей. А мне помпу на ЗИЛу менять, помпа полетела. Я умею, все умею. Папка научил. Это сколько лет прошло? Мне тридцать три, Лешка в седьмом… Много. Много… Млять, что за возраст пятьдесят семь? Ему на вид правда… А!

Илья шагнул с крыльца, обошел чурку с топором, сунул руку в самый огонь крапивы, обвившей штакетник. Из- под забора достал палку, обмотанную проволокой.

– Вот она! – чуть улыбается. – Вот она. Воздушка. Вишь насос примотан. Да мы делали такие тоже. Ты вспомни, трубочку в картошину втыкаешь, потом сюда ее. Как треснет. Ворону, ей-богу, собьет. Ружьишко. Папка сделал… да…

Он бросает ружье обратно к забору. В крапиву.

– Отец, есть отец, – говорит Илюха и смотрит на меня вопросительно и заискивающе.

Я пожимаю плечами.

Константиныч, старый эпилептик, пивший последние тридцать лет, живший в заброшенной бане, ни с кем из родных не общаясь, кравший все, что возможно у ближних и дальних соседей, годами гонявший семью – илюхины вывихи, сломанный нос тети Нины. Было. Презираемый всем селом, в регулярных похмельных припадках с рвущейся изо рта пеной, и этот топор – сколько раз он был в тебя брошен, Илюха? Обоссаный Константиныч, достающий окурки из мусорки в парке, блюющий у бюста героя войны – таким он запомнился нам.

Но… другу моему хочется, чтобы отец. Чтобы отец, есть отец. Другу хочется так… И ладно. И пусть. Пойдем, помянем.

Нужно пойти от молчаливой автостанции направо, пробраться через скверик, между заброшенным героем революции и замороженной стройкой православного храма; и свежий снег хрустит – хрум-хрум, – сухари грызет деревня. Потом возле трех магазинов в ряд, прозванных «Три поросенка», опять направо, в переулок, где поземка путается под ногами, цепляет за штаны, как игривые щенята. Мимо бывшей пимокатки метров сто – там старенькая избёнка с дымящейся трубой. И если присесть на корточки и заглянуть в окно, то можно увидеть стол, накрытый праздничной скатертью, на которой тарелки с разного вида бутербродами, раздербаненым винегретом, рваной шубой селедки, а также селедка без шубы, огурчики, помидорчики, грибочки, сало соленое и копченое, конечно.

Над всем этим возвышается Костя Кудрявцев «Костыль» со стопкой в руке:

– Дорогой Лёха! Э, я присоединяюсь ко всему и желаю тоже, чтоб…. И от себя, и от Натальи, которая понятно, что по уважительным…, но надо самое время выпить за родителей. Дядь Вань! Тёть Рит! За вас! И спасибо, что подарили нам нашего друга, значит, кореша, за вас.

Выпили. Костя в тостах не мастак, но сейчас, кажется, получилось. С любовью оглядел гостей.

Именинник уже окосел после третьего разлива, глаза запотели, похрюкивает: хрх, хрх. Жена его недовольна этим. И не то слово, недовольна! Но вид сохраняет благопристойный. Вот огребёт от нее Лёха, когда гости разойдутся. И день рождения не отмажет. Родители Лёхины – молодцы. Правда, дядя Ваня поседел совсем, но всё равно чувствуется – мужик. Рядом с родителями – Макс с девушкой. Как её? Даша. Молоденькая совсем, не нашего возраста. Да и не нашего круга, не деревенского. Макс из всей компании самый умный, самый удачливый, ему и лучшую девку. Не то, что у Лося жена – Катерина. Вон как ее разнесло! А Лёня Лось – конвейерный едок, молчаливый и сосредоточенный. Следом сидит Юрка – странный человек, честное слово! Все задатки есть, зарабатывал бы нормально, мог бы в городе устроиться. А он чего-то бренчит на своей гитаре, еще на той, которую мы ему на десять лет назад подарили, сочиняет, куда-то отсылает, будто можно славы добиться, не в столице. Хоть бы Маринка его наставила на путь истинный, но нет, она вон наоборот преданно на него смотрит, каждый взгляд ловит. И ведь красивая баба! И весёлая к тому же, компанейская. Мечта! Рядом Ванька Шиллер расположился – лучший друг считается. Они сегодня без пар: Ванька Немец – холостой, Костина жена – на сохранении. Спина потеет от стены – там печка, Лёха дров не пожалел. Из соседней комнаты – звук, будто визг пилорамы – там накрыт стол для детей.

Разговор как волейбол – реплики мне-тебе-ему – и на ту сторону стола.

–Очень вкусно всё.

– Да-да, подтверждаю.

– Юля, а я не могу понять: это в салате что?

– Так, гости, сильно не наедаемся, еще горячее.

– А что у нас на горячее?

– Карпы фаршированные!

– О-о!!!

– Да какие сейчас карпы? Карпулята. Вот раньше карпы так карпы. Мы их вилами били.