САШКА. Все сдохнем! Я не верю в победу!
ОЛЕГ. Замолчи! Я этого не слышал. И только попробуй еще раз так сказать! Ты же сам себя в гроб вгонишь! Своим настроением! Разве не знаешь сказку про двух лягушек, которые попали в горшок со сметаной? Одна сдалась и захлебнулась, а выжила та, что барахталась до конца! Надо барахтаться, Сашка! До конца.
САШКА. Ну, и барахтайся сам! Я человек, а не лягушка!
ОЛЕГ. Ну, и сиди здесь один! ( Уходит .)
Затемнение.
АВТОР. Сашка умер от голода в конце ноября, самого голодного месяца блокады. С 1 октября нормы снизились до 400 грамм в день рабочим и 200 грамм служащим и иждивенцам. Все ждали увеличения нормы к празднику Октябрьской революции, но повышения не произошло. Многих это морально подкосило. Более того с 20 ноября норма снизилась до 250 грамм для работающих и 125 грамм для иждивенцев и продержалась так почти месяц. "Сто двадцать пять блокадных грамм с огнём и кровью пополам", – написала об этом Ольга Бергольц в своей «Ленинградской поэме». (Перебирает фотографии.) Вот фотография моей девятилетней мамы. На руках у нее годовалый двоюродный брат. Кто сфотографировал их в ту блокадную зиму? Не знаю. Теперь уже не у кого спросить…
Возникают очертания комнаты в ленинградской квартире. Окна плотно завешаны одеялами. В печке-буржуйке чуть теплится огонь. На кровати лежит Дуся, укрытая одеялами и пальто, только нос торчит. Утро. Фрося приносит тазик с водой.
ТОМОЧКА. Не буду умываться!
ФРОСЯ. Как это умываться не будешь? Почему?
ТОМОЧКА. Вода холодная. Я видела, в бидоне был лед.
ФРОСЯ. Так я воду вскипятила, кипяточку добавила.
ТОМОЧКА. Все равно холодная! Не буду!
ФРОСЯ. Так немытая и в школу пойдешь?
ТОМОЧКА. Так и пойду! Не понимаю, зачем вообще надо мыться! Вон тетя Дуся лежит и не моется!
ФРОСЯ. Тетя Дуся тебе не пример! Тетя Дуся – это наша беда. Болеет тетя Дуся…
ТОМОЧКА. Мамочка, ну сама посуди, кто увидит, мытая я, или немытая? Сидим в бомбоубежище в пальто, платками замотанные по самые уши.
ФРОСЯ ( вздыхает ). Ну, что я могу поделать, поступай, как знаешь. Не мойся. Значит, ты уважение к себе потеряла.
ТОМОЧКА. Почему это я потеряла уважение к себе?
ФРОСЯ. Потому. Не умываться по утрам, значит не уважать себя. А если ты себя уважать перестанешь, то и никто тебя уважать не будет… Врагам только этого и нужно! Они хотят, чтобы мы опустили руки и перестали двигаться, мыться, выходить из дому.
ТОМОЧКА. Как тетя Дуся?
ФРОСЯ ( вздыхает ). Как тетя Дуся… Мы не будем ее осуждать, Томочка. Но и пример. с нее брать не будем. Иначе враги возьмут нас голыми руками!
ТОМОЧКА ( трогает воду в тазу ). Холодная…
ФРОСЯ. А какие у вас уроки сегодня?
ТОМОЧКА. Первым уроком родная речь. Учительница сказала, будет очень важный урок. Мы будем читать Пушкина. Сказку о мертвой царевне! Только ты до войны мне ее уже читала! Помнишь? ( Декламирует .) «В той норе, во тьме печальной гроб качается хрустальный!»
ФРОСЯ. Ну, одевайся, пора.
ТОМОЧКА. Погоди, мамочка… Ты полей мне из кружки. Я умоюсь.
Затемнение
АВТОР ( раскладывает фотографии ). Это единственная блокадная фотография, на которой запечатлен мой отец. Вот он стоит справа во втором ряду на фоне здания хлебозавода.
На Левашовский хлебозавод отец пошел работать в конце ноября. Жили он тогда с мамой на Пушкарской улице, добираться до завода было недалеко.
Возникают очертания комнаты в ленинградской квартире. Топится буржуйка. Рядом с ней лежит разломанный стул. В комнате Олег и его мать.
МАТЬ. Скажи честно, Олег, хоть что-то поесть на заводе удается?
ОЛЕГ. О чем ты, мама?! Я разве вор? Нам ничего не положено.
МАТЬ. Зачем воровать? Хлебные крошки могут упасть на пол. Разве нельзя подобрать?
ОЛЕГ. Никто и крошки хлеба не берет! Ничего пропасть не должно! Ты не понимаешь, мама, в производство все идет, даже пыль. Мешки, в которых мука была, тщательно выбиваем. Стены обметаем, на них тоже может мучная пыль осесть. На прошлой неделе полы вскрывали − там столько хлебной пыли скопилась! Все в производство пошло.
МАТЬ ОЛЕГА. Вот как… А я размечталась, что хоть тебе немного полегче будет…
ОЛЕГ. Когда работаешь, некогда о себе думать. Прошлой ночью на заводе пекарь умер. Данила Иванович. От голода умер прямо возле печи. Хлеб из печи достал – и умер. Пекарям хуже всех приходятся, они от печей не отходят даже во время бомбежки. Двоих уже осколками ранило, один погиб. Теперь вот Данила Иванович…
Читать дальше