Татьяна Тикунова - О героях и людях. Сборник эссе и зарисовок из жизни

Вот так и живёт в центре большого города эта обычная на вид старушка, почти ровесница целого века. И жизнь её самая что ни на есть для этого века обычная…

Спасибо ей за всё, за всё! И дай, Боже, крепкого здоровья и побольше сил.

Я встречала её в автобусе с понедельника по пятницу, утром и вечером – худощавую, ссутулившуюся, неопределённого возраста женщину, с проблесками былой красоты на лице. Каждый будний день полвосьмого он подбирал её на остановке, как одну из многих таких же пассажирок с погаснувшими глазами, в бесконечной череде рабоче-домашних забот растерявших свои юношеские мечты, и как одну же из многих без пяти восемь вытряхивал у завода, а в пять десять подбирал вновь. Обесточенную давками в час пик, не сходящимися балансами, придирками начальницы, двойками в дневнике сына, растущими ценами в супермаркетах. С вечными пакетами и безразлично-усталыми глазами, изо дня в день, из недели в неделю, из года в год.

Но как-то раз всё изменилось. Она вошла в автобус не одна – с ней вошёл мужчина, высокий и чуть нагловатый. За окном была та же февральская темень, в транспорте та же утренняя толкучка, но они, казалось, не замечали ничего вокруг и были похожи на влюблённых подростков. Он дерзко обнимал её чуть ниже талии правой рукой с кольцом на безымянном пальце, что-то шептал на ушко, а она задорно смеялась, чуть запрокинув голову. Глаза её озорно и молодо блестели. На остановке они выпорхнули из автобуса и рука об руку пошли к проходным.

Вечером они вновь ехали вместе. Она вся сияла, глядя на своего спутника, её плечи расправились, морщинки у уголков рта разгладились. Наблюдая за ними, я тайком улыбалась и даже чуть-чуть завидовала.

Это продолжалось чуть больше недели. А потом он исчез, и она вновь стала ездить одна. Я пыталась разглядеть на её лице искорки былого счастья, но безуспешно. Всё те же сжатые губы, те же сутулые плечи, те же потухшие глаза. Жизнь вернулась в привычную будничную колею.

Того мужчину я так больше и не видела. А потом я перестала ездить тем автобусом.

– Ох, Катюх, ну представляешь, на неделю только в командировку уехал, а Наташка уж с этим… А я, дурак, кольца купил, предложение собрался делать… Любил ведь её, хотел, чтоб всё по-настоящему… Ну как так, а? Все вы, бабы, одинаковые… Не цените мужиков настоящих и хорошего отношения.

Слова резали бритвой – в сотый раз, а всё будто в первый. Он плескал ещё коньяку, она кусала губы и гладила его по плечу – настоящий верный друг.

– Ну ладно тебе, Вовка, всё ещё будет хорошо! Всё образуется, вот увидишь. Просто не твой это человек, вот так и вышло…

– Да и правда, чёрт с ней, Катюх! Ещё лучше найду! У самой-то как на личном, а?

Она виновато улыбнулась и развела руками. Он подмигнул лукавым серым глазом и потянулся за сигаретой.

– Эх, Катька, ты главное, не переживай! Ты ж у меня такая красотка! Погуляем ещё друг у дружки на свадьбе, детишек, может, потом поженим…

Она вздохнула, чтоб прогнать подступающий к горлу комок, и попыталась улыбнуться.

– Обязательно поженим, Володь…

Он похлопал себя по карманам.

– Кать, зажигалочку дашь, а то свою опять посеял где-то…

Она удивилась:

– Я ж тебе дарила на 23-е дорогую, фирменную, ещё полгорода из-за неё, помню, обегала…

– Ой, да не знаю, засунул куда-то, домой приеду, поищу. Ну, не сердись! Дай зажигалочку, а?

…В такое время на улице лишь коты да влюблённые пары. Она шла, глядя под ноги, а в голове вертелись почему-то глупые воспоминания: как в первом классе их дразнили женихом и невестой, как в шестом он носил её портфель, а в девятом давал списывать алгебру. И как на выпускном он вдруг пригласил на первый танец не её, а Маринку из параллельного – долговязую вульгарную девицу, а она потом рыдала в туалете на плече у подружек. Как на втором курсе его бросила Ирка, а на пятом Оля Лукьянова, а она и тогда была рядом, жалела, утешала, втайне наивно надеясь, вдруг наконец он поймёт, что… И его слова тогда так же резали, кромсали живое.

Она остановилась, встряхнула головой, медленно закурила. Вдыхала горький дым, пока не начало обжигать пальцы. Потом посмотрела на тлеющий огонёк и растоптала сигарету. Выкинула зажигалку в урну вместе с оставшейся пачкой и, не оглядываясь, шагнула в подъезд.

Шрамы от бритвы побаливали, но она знала теперь, что больше не будет мешать им заживать.

Полуденное солнце сверкает на куполе храма. Течёт, течёт людское море – молодые и старые, за рулём и пешие, в одиночку и семьями – все к ней, заступнице, последней надежде. Далеко разносится с паперти жалостливый, поставленный голос нищей.