Алиса Дерикер: Память

Не могу сказать "я очнулся", ощущения возвращались очень медленно и постепенно. Сначала возникло чувство "я". Я не знал, что значит это "я" – не было ни образа собственного тела, ни понимания того, кто такое это "я", просто было ощущение, что я жив, "я есть". Вокруг было темно и тихо, это был мир без ощущений, в котором существовало только это "я".

Поскольку у меня не было времени, я не знаю, как долго это продолжалось, но, наверное, не очень долго. Вслед за "я" вернулись ощущения из тела, я вдруг почувствовал свои ноги. Вокруг меня по-прежнему царила темнота и тишина, будто я висел в пустоте тьмы, но я чувствовал, что это "я" имеет некую оболочку. Я знал, где кончаются мои ноги, чувствовал кончики пальцев и даже мог ими шевелить. Затем я почувствовал свои руки, одна из них прикасалась к животу, другая лежала ладонью вверх. Я попробовал согнуть пальцы, но что-то укололо меня в районе локтя.

Вернулись ощущения от кожи, или это называется проприорецепция? Какое странное слово. Откуда оно взялось в моей голове? Я понял, что лежу. Понял, что моё тело находится в горизонтальном положении, что я не подвешен в пространстве, а лежу на мягкой поверхности. Были и какие-то ощущения изнутри тела, но их было очень тяжело идентифицировать, всё тело ныло и саднило.

Я понял, что лежу на чём-то мягком, скорее всего на кровати, поверх моего тела лежало тонкое одеяло. У меня были закрыты глаза, но я не хотел их открывать. Зато стали возвращаться звуки. Я удивился от того, как много звуков вокруг. Они вдруг врезались в мой мир тишины и темноты, и разорвали эту тишину. Сначала я слышал разговоры других людей, не громкие, где-то недалеко от меня, как будто мы были в одной комнате. Слышал шуршание одежды и торопливые шаги поодаль. Слышал шум за окном: шелест деревьев, треплемых ветром, и пение птиц.

Вместе со звуками и ощущениями вернулась боль. Разрывающая, несносная, пульсирующая боль в голове. Иногда она затихала так, что я слышал чириканье птиц, а иногда она раздувалась до такой степени, что меня мутило, кружило по темному миру моей кровати, мне казалось, что я на корабле, и меня качает вместе с моей койкой. Вместе с болью в мозг врезалось какое-то воспоминание, ужасное воспоминание: всё красное, крики, плач, стоны, очень жарко, во рту всё пересохшее, хочется воды, и кружит, кружит, так, что верх и низ меняются местами.

Убаюканный нескончаемой качкой, я уснул. Не знаю, сколько я спал, но с того самого момента я начал различать день и ночь, начал различать сон и бодрствование. Тяжелого забыться в темноте уже не было, был мир, более или менее привычный. Проснувшись, я открыл глаза. Очень хотелось пить. В голове была такая тяжесть, что одна только мысль о том, чтобы повернуть голову и посмотреть по сторонам, приводила меня в состояние вчерашней тошноты. Поэтому я смотрел прямо перед собой, но место не узнавал, все быль белое: белые стены, ободранный белый потолок, белый светильник сверху.

Из любопытства я скосил глаза влево, потом вправо, ничего не увидел, но голова разболелась просто адски, и глаза пришлось закрыть. Я лежал, едва дыша, и ждал, пока тошнота уменьшится. Спать не хотелось, хотелось что-то делать, но тошнота не давала.

Я понял, что лучше не рисковать. Ничего интересного вокруг меня не было, и смотреть там было не на что, поэтому я лежал с закрытыми глазами, экономя силы, и стараясь не провоцировать больше приступов тошноты. Это длилось достаточно долго, но вот я услышал шарканье. Открыл глаза, надо мной нависала огромная женщина с колыхающейся грудью, обтянутой белой тканью.

– О, очнулся! Как самочувствие, красавец?

– Пить очень хочу, – ответил я ей вместо приветствия, едва понимая, кто она и где я нахожусь.

– Потерпи чуть-чуть. Сейчас капельницу тебе поставлю, и жажда пройдёт.

– Воды, – ещё раз попросил я, язык еле ворочался, слова давались с трудом, и я боялся опять потерять сознание. Она или не поняла меня с первого раза, или не хотела меня напоить. Очевидно, она просто не понимала, как мне плохо.

– Нельзя пить. Может вырвать. Сейчас перехочется, потерпи чуть-чуть.

Она ловко поставила капельницу, так, что я даже не почувствовал укола, подвигала колёсико на трубке, регулируя скорость вливания, и удалилась. Я видел её мощный зад в белых штанах, колыхающийся, как круп лошади. В голове впервые возникла картинка: удаляющиеся бёдра белой лошади, обмахивающей себя жидким хвостом.

Женщина, похожая на лошадь, оставила меня одного вместе с моей жаждой, тошнотой и усталостью. Но эта короткая сценка дала мне много информации: я вспомнил, что я человек, такой же как она, что я, судя по всему, болен и нахожусь в больнице. Я попытался вспомнить, кто я и откуда, но с ужасом обнаружил огромную дыру там, где прежде была моя память. Я помнил только крики и стоны, оглушающую боль и красный цвет. На этом память обрывалась.