Ави Шмуэли - Не отрекаются любя

Я снова чувствую его взгляд на себе. Он ждет, чтобы я что-то ответил ему. Я пытаюсь вспомнить, что он сказал перед этим. Он ничего не спрашивал, так чего же он хочет? Он все еще смотрит на меня.

– Папа, я слышу иголку между песнями.

Черты лица его напрягаются, он делает усилие чтобы сфокусировать взгляд, прислушивается к шуму из динамика и одновременно разглядывает вращающуюся пластинку. Он вообще не хотел, чтобы я что-то говорил, просто хотел посмотреть.

– Ты знаешь, что делает музыку приятной для слуха?

– Звуки, папа. Я знаю – я ходил в школу.

– Нет, не звуки, а именно тихое пространство между ними. Пространство между звуками создает музыку, а не сами звуки. Понимаешь? Тишина создает музыку, а не звуки!

Я пытаюсь осмыслить только что услышанное. Как такое может быть?

– Тишина между звуками – это душа музыки, и именно это делает ее приятной для слуха. Без этой тишины все звучало бы как один протяжный и неясный звук.

Снова вслушиваюсь в слова песни, уже иногда угадываю текст, который будет позже..

– Ты знаешь, что в твои годы, в десять лет, я уже убежал из дома? – вдруг спрашивает он.

Я уже слышал это много раз. Меня не интересует. Я буду продолжать смотреть на него, не двигаясь, может быть, ему надоест, и он, наконец, уснет.

– Возможно, у тебя дерьмовый папа, но у меня и такого не было, – говорит он.

Эта фраза тоже давно знакома. Не правда. Лучше без отца, чем с пьющим отцом.

– Ты знаешь, как зовут твоего отца?

Я киваю.

– Моего тоже звали Иосеф, как и меня. И знаешь почему? – спрашивает он и достает сигарету.

Повисла такая тишина, что, кажется, будто я слышу, как тлеет уголек его сигареты. Он смотрит на меня, не отрываясь. Я использую возможность и выпаливаю первое, что приходит в голову, прежде чем он поймет, что я намеренно стараюсь молчать.

– Почему, папа?

– Меня назвали Иосеф, в честь моего отца. Он умер незадолго до моего рождения. Он очень хотел быть рядом в этот день, но погиб по дороге, в автокатастрофе. Это произошло из-за меня. – Его голос сорвался.

Я бы не стал возражать против его исчезновения из моей жизни. Мне даже все равно, как это произойдет. С тех пор, как он пришел домой… мне плохо… и зачем только он вернулся? Оставался бы там, на Украине. Интересно, есть ли в мире еще такие дети, как я? Когда я уже вырасту? Поскорее бы покинуть этот дом, уехать подальше отсюда.

– Слушай… – Он смотрит на меня и пытается переставить иголку на прежнее место – тот самый ряд на пластинке. Но рука соскальзывает, он не может точно прицелиться. Игла попадает в конец предыдущей песни. Он уже сильно пьян, рука дрожит. Из динамика исходит дребезжащий звук иглы. Когда он пойдет спать? У меня болит спина… – Ты знаешь, что есть песни, которые идут от души человека, а есть песни, которые идут в душу. Вот, послушай…

Как только начинает играть песня, он замолкает. Вот снова часть песни, которую едва слышно. Я с интересом наблюдаю за театральным выражением его лица, его полу наклон уха к динамику, в желании услышать тихое начало: звуки фортепиано. Некоторое время он будет молчать. Какое счастье, что придумали такое вступление.

– Послушай начало. Это самая важная часть. Как рождение человека.

Что за пьяный бред. Он подносит ладонь ко рту и затягивается сигаретой. Не опуская руку, он застывает в задумчивой позе, шлейф дыма от сигареты сливается с потоком дыма изо рта. Я теряюсь, заметив, что его глаза устремлены на меня. Что он хочет от меня. Начало песни? Рождение? Тот, кто это пел, вряд ли имел ввиду что-то подобное. И чего стоят эти убогие звуки? Едва различимые.

– Послушай фортепиано, оно олицетворяет человека и всю его жизнь, от начала до конца.

Да, конечно. Пьяный, говорит тупые вещи. Он даже не понимает, какую ерунду несет. Это же просто песня.

– Слушаешь? – спрашивает он.

– Да, папа, – демонстративно киваю я.

Мама выходит из кухни. Я делаю вид, что занят с отцом. Может быть, мне действительно пора прислушаться к словам? В любом случае, это сложнее, чем игнорировать. Из динамика доносятся тихие звуки фортепиано. Такие знакомые и такие ненавистные аккорды.

– Слушай!

– Я слушаю, папа, – я пытаюсь говорить веселым тоном.

– Это действительно похоже на рождение… ты тоже так развиваешься. Один. Человек всегда один, независимо от того, есть у него отец или нет. – На секунду мне показалось, будто он говорит одновременно и обо мне и о себе самом. – Одинокий, как птица кондор, знаешь?

– Нет, папа.