Николай Шахмагонов - Молодинская битва. Куликово поле Грозного Царя

– Помни, государь, о своём предназначении великом, готовься к своему полю Куликову, чтобы укротить пыл ворогов и создать поистине великую Державу Православную, ведь Держава в мире только одна. Только одной Святой Руси, заповедал Создатель удержание Апостольской истины. Наша вера православная, наша вера Русская единственно праведная вера.

Крепко задумался о своей судьбе великой отрок Иоанн. Нелегко охватить в столь раннем возрасте всё сказанное митрополитом, но даже своим отроческим умом понял он, что нет у него иного пути в жизни и нет времени на спокойное взросление: взрослеть надобно разом и навсегда.

Детские горести, рыдание по матери, покинувшей его в этом суровом мире столь рано, плач по доброму боярину Овчине, по своей воспитательнице, мамке Агриппине, сестре славного боярина, – всё это осталось позади. Впереди жестокая борьба за власть, отнятую у него крамольниками, навязавшимися в опекуны и грабившими Московское государство и народ русский.

А митрополит Макарий наставлял…

– Помни, государь, крепко помни, что царь должен быть грозен для нечисти, что царь самим Богом поставляется «на казнь злым, а добрым на милование». Крепко помни, что в Библии сказано: «Кто прольёт кровь человека, того кровь прольётся рукою человеческою». А потому каждый Государь, которому выпал жребий управлять Православной Державой, обязан мыслить о своей главной миссии, заповеданной Всемогущим Богом – казнить нечисть ради того, чтобы жили спокойно, по Божьему Закону, добрые люди.

Зашёл Иоанн в главный храм Чудова монастыря, чтоб пожаловаться на судьбу свою сиротскую, чтобы поискать защиты у митрополита Макария, человека доброго, милосердного, а вышел совсем другим, вышел уже не отроком, а мужем, осознавшим, что его личные беды – это не беды вовсе, что его личные невзгоды и не невзгоды вовсе, ибо его, священный долг государя, пристава Божьего, не о себе думать, а о всём народе, волею Бога в его власть отданном.

Многое поведал ему в тот день митрополит Макарий, многое, да не всё. обещал, что продолжит эти свои наставительные беседы, ведь пришло время, когда мало уже книжных знаний, когда нужен духовный отец, призванный открыть глаза на тот путь служения, на который настала пора вступить, хоть и по летам рано, да только вот ждать, когда срок такой придёт, уже не осталось времени.

Проводив добрым взглядом отрока Иоанна, митрополит Макарий подумал и о том, что хорошо бы повлиять на его окружение. Вспомнился рассказ одного из монахов, по имени Савватий, пришедшего в монастырь из людей воинских, инока отважного, справедливого, решительного.

Так вот шёл тот инок как-то по подворью и заметил стайку мальчишек, игравших возле монастырской стены. А ближе подойдя, увидел, как один из них, что постарше – остальные его Андреем звали – взял пойманную кошку за ноги, размахнулся и головой её об стенку. Кошка вырывалась, мяукала, но отрок по имени Андрей с особой кровожадностью лупил её головой об стенку. Один, совсем ещё маленький отрок, рыдал, что-то мыча и пытаясь отобрать кошку, а другой, в котором инок признал Иоанна, протестовал против этого жестокого действа, пытаясь пояснить, что эта кошка любимица его брата Юрия, да только живодёр лишь посмеивался. Был он годами старше, а, стало быть, и сильнее физически. Андрей обзывал Иоанна всякими обидными словами, кои Савватий в разговоре с митрополитом даже повторить не смел.

Инок подошёл и велел отпустить на волю кошку, которая ещё подавала признаки жизни. Мучитель кошки поднял шум, а на шум явился князь Шуйский – его инок в лицо знал. Явился, лицо злобой перекосилось, и заорал, бранных слов не жалея:

– Почто, чернец, тут детям мешаешься, а ну прочь отсюда. Прочь, говорю.

Инок понял: не в его власти что-то здесь переменить, хотел лишь указать, мол, издеваться над живой тварью не по-божески. Но разве хама этакого убедишь. У него всё верно, что он делает и всё порочно, пусть даже доброе, что творят люди, не имеющие власти. Что ему инок, ежели и митрополиты от таковых стонут, порою.

Отрок, мучивший животных, оказался сыном московского воеводы Михайлы Курбского. Узнал митрополит и о том, что Андрея, сына московского воеводы Курбского, приставили к Иоанну князья Шуйские, чтобы доносил им о каждом его шаге.

Был отрок Курбский жесток до крайности. Излюбленным было для занятие забираться на стену кремлёвскую, да сбрасывать оттуда животных – кошек, собак. Если находил гнезда птичьи в кремлёвских садах, обязательно разорял их, разбивал яйца, а коли птенцы уже выводились, безжалостно уничтожал их. Иоанн порицал его за это, просил не мучать живность, но куда там. Не слушал. А Иоанну хоть какой друг-приятель – одиночество томило, да и не было иных-то.