Сергей Усков - Небесная черная метка

– Бабуля, пистолет твой скорее на ржавую железяку похож?

– Нет, соколик. Как можно такое допустить! Что я, не понимаю – такую вещь губить разве дозволительно. Отчего ему ржаветь?

– Все ржавеет, повсюду кислород, который окисляет. Смазываешь ли свою огнестрельную реликвию?

– А ты как думал! Смазываю, дружок, обязательно смазываю.

– Чем смазываешь? – строго спросил юноша.

– Вот каким маслом машинку швейную смазываю, тем и пистоль мажу.

– Пойдет. В технике, смотрю, смыслишь малость.

– В деревне у нас ходила такая пословица: я и баба, и мужик, я и лошадь, я и бык!

Старушка уже повеселела, раздумывая о смешном нечаянном попутчике. «Каким бы был мой умерший сынок? – внезапно подумала она. – Без отца бы вырос сиротиною. Ходил бы, мой сердечный, также в сумерках, как несмышленый кутенок, выискивая что-то утерянное, также выдумывая себе какие-то небылицы… Паренек этот хороший: добрый, жалостливый, разговорчивый. Зачем он так шибко думает обо всем, так не ровен час глупость отчудить можно, а там – и вовсе с хорошей дороги сбиться. Сыщу-ка я ему девку умную, простую и честную. Да и искать нечего! Вот, месяц назад заехала к нам на этаж милая дивчина Таня. Из другого города приехала – видно, здесь у нас с работой получше. Вечерами все дома сидит, в копютир уставившись. Мне она очень помогает: в магазин сходит, в бумагах все обстоятельно растолкует. И просто так приветит улыбочкой и словом добрым – тоже сердцу отрада. И какая отрада!.. Сведу я их вместе. Семьей станут жить, чтобы и детки были. Ежели он за общее дело радеет, какую-то правду правильную хочет вызнать – так и здесь семья лучшая опора, не то один добесится до худого конца, или тоска лихая возьмет, затоскует люто: жизнь вкривь да вкось пойдет. Тут и до большой беды недалеко. Нет, лучше уж плясать от печки. Сначала оженись, обеспечь семью. После уж и думай, для чего еще родился. Домой сейчас придем, скажу ему, что пистолет соседка забрала, орехи расколоть… или нет! Скажу, что перепрятала подальше от глаз, – в сарайке, что в подвале дома, схоронила, а подвал на ночь запирается, ключи у старшего по дому; значится, с утра надо приходить. Дескать, прости старую, потерпи до завтра, попрощайся со всеми ладом, и вечерком ко мне приходи: к этому времени пистолетик и будет готов. Сама я Танюшку приглашу, скажу – пособить требуется малость. Пока она хлопочет у меня по хозяйству, паренек этот придет. С ним обмолвлюсь, мол, не гневись на старую – ну никак не могу пистолет отыскать: не девчонке ли дала, под подолом поискал бы у нее (шутка!). Танюшке баю – паренек что-то вроде краеведа, собирает старые вещи, предметы старины, ценности добронравных времен. Вот умора будет! Сведу их, столкую – пусть хоть будут упираться, а усажу рядышком и чаем ароматным напою. Скажу, мол, сама я вам хочу что-то рассказать, простое и народное. А там и он зацепиться с дивчиной слово за слово, глядишь – приладятся тесно; окажется она лучше всякого пистолета. Влипнет в нее по уши до конца дней своих, и себя прежнего забудет. Столкуются, обязательно столкуются, чует мое сердце, что будет так. У Танечки ох, какое сердце доброе! Сама она шустрая и пригожая! Осиротела недавно: родителей схоронила. И паренек замечательный, нельзя таким пропадать. Мне однажды также помогли в трудную несчастливую минуту, очень помогли не сгинуть и не пропасть. И я помогу… так-то лучше будет».

Снег все сыпал и сыпал. Так плавно и безмятежно кружились снежинки, что мягкий нежащий покой проникал и покорял приунывшего юношу. Шаг за шагом, минута за минутой – и пропадала вся суровость снега и колючесть стихающего ветра. Ничего не напоминало о течении времени, о большом городе, заполненном суетными заботами. Как будто ширилась ночь, светлела и вспыхивала чудесным светом. И стали понятны и снег, и ночь. Вдруг в какое-то неуловимое мгновение согласие внутри и вне себя почувствовал юноша, что-то открылось и упало на дно памяти, как падает проросшее зерно в тучную землю… что-то, чему еще нет слов, и что вскоре вырастет и станет ясной строкой в самостийной судьбе… В чистой, словно бы в первозданной, тишине воскрешалась чудесная музыка в кружеве плывущих и сцепляющихся снежинок – эта удивительная музыка, напоминая забытые звуки клавесина, прогоняла смуту и открывала простую и милую красоту в этом обыкновенном снеге, серебристых небесах с блистающими звездами и в свежем морозном воздухе… а сколько же ее прибудет – простой и милой красоты – когда сойдут снега и засияет весеннее солнце! «Зачем я иду за этой бабушкой? Что за чушь я напридумывал!.. Разве мало безупречной красоты, что хранит природа, что разнесено по частям, по предметам, по людским поступкам, – взволновано думал юноша. – Как сохранить эти осколки прекрасного? Как собрать из них добрый радостный мир, пусть для начала в душе моей и близких моих? Как уберечь оставшееся, сохранить, развить, умножить?.. Сразу и не ответишь. Видно, надлежит еще многое понять и пережить, чтобы выкристаллизовался внятный ответ. Пожалуй, так приходит мудрость.