Альберт Горошко - Фантом

– Что у тебя с голосом, сынок, приболел? Вчера такой бодрый был? –равнодушно говорил отец. “Так и есть, звонил” – подумал Виктор и для подтверждения бросил:

– Ну что там с квартирой?

– Да что, вот Мария Петровна вернется, тогда и поговорим, – еще спокойнее протянул отец.

– Ну хорошо, я позвоню, будь здоров! – Виктор сбросил звонок.

Значит, он уже действует, наверняка нанял адвоката и теперь ищет возможность встречи с отцом.

В девятом классе у Вити стал ломаться голос. Позже, чем у других мальчишек в его и в параллельном классе. Даже в восьмом пацаны уже говорили баском. Его же фальцет не давал ему покоя. Он разрабатывал по утрам низкие ноты, которые к приходу в школу пропадали, и Виктор снова начинал “пищать, как мальчишка”. Всем становилось заметно, как он старается говорить низко, и постепенно стали передразнивать. От этого Витя еще больше комплексовал, дошло до того, что он перестал говорить вовсе, начав писать записки. Но если его вызывали к доске, приходилось отвечать, и в классе летали смешки от парты к парте. Учитель делал замечания, но потом все понял и даже улыбнулся сам:

– Садись, Гульнёв, достаточно басить, четыре.

Из всех одноклассников самым подлым, как считал Виктор, был Лешка Курочкин, Курица. Он постоянно цеплялся, устраивал хохмы, вызывая восторг у той, к кому Виктор был тайно неравнодушен – у Лоры Красоткиной.

Лора была первой красавицей в классе. Да что там, в школе! Мальчишки ходили за ней следом, как цыплята ходят за курицей, но Лора была окружена кортежем из подружек, которые хихикали, строили глазки мальчишкам, озаренным светом звезды первой величины. Витя любил Лору издалека, никогда не заговаривал с ней сам, а если она спрашивала его о чем-то, например, о решении трудной задачи по геометрии, Витя краснел и дрожавшим голосом объяснял решение.

Однажды его посадили рядом с ней на один только урок, и эти сорок пять минут, казалось, были самым счастливым мгновением в его жизни. Он сидел, выпрямившись, как спинка стула, с холодными и влажными от волнения руками, вдыхал едва уловимый аромат ее простеньких духов и слегка косил на ее ушко в черном завиточке волос и на тонко очерченный профиль в свете окна.

Это был последний урок, урок географии, и Витя набрался храбрости и подсунул Лоре под локоть свернутую в трубочку записку: “Я тебя провожу”. Буква “п” была с левой ножкой и очень смахивала на “л”. Лора была девушкой неглупой, и повернулась к нему, сказав чуть слышно: “О-кэй”. Сердце у Виктора заколотилось так, что он уже рад был и не провожать – после этого согласия он и так на седьмом небе от счастья! Тем более, что после урока за ними увязалась целая кавалькада – Лорины подружки, Курочкин сотоварищи и еще какая-то мелюзга из седьмого-Б. Никто не смел приблизиться, пока Лора в сопровождении робкого кавалера не вошла в свой подъезд. Дальше началось страшное.

С фингалом и припухшим подбородком Витя сидел в ванной, прижимая разбухшие части такого ненавистного ему теперь лица к крану с холодной водой. “Был бы у меня брат…” – думал он с горечью, понимая, что сам никогда не отомстит Курочкину, у которого уже такой взрослый голос и крепкий кулак.

5

Сначала его никто не видел, потому что он жил только в сознании Виктора. Да, иногда они разговаривали, но чаще ему приходилось выслушивать жалобы и нытье. Фантом не был совестью. Совесть жила ниже, в сердце, кажется. Себя он ощущал в голове, в бицепсах, небольших, но круглых, как теннисные мячи. Когда Виктор стоял перед зеркалом и качал попеременно две трехкилограммовые гантели, Фантом видел себя в зеркале, угадывая над худощавым и угловатым силуэтом хозяина свои очертания – мощную, точеную, неукротимую пирамиду торса, волевое, непреклонное лицо, сильные, перетянутые мышцами руки. Фантом старался изо всех сил, подталкивал Виктора изнутри, заставлял бороться с болью за каждое следующее повторение, диктовал – ты должен быть сильным, ты должен постоять за себя в следующий раз.

У Виктора ничего не получалось. Его воли хватало на месяц, максимум на два, потом он перегорал. Гантели пылились под батареей, боксерские перчатки и груша, которые он выпросил у отца, перекочевали в гараж. Фантом в такие дни словно умирал. Проклятый возраст, думал он, пока Виктор безвольно лежал на диване и читал “Мастера и Маргариту”, вдохновляясь уже не плакатами с мужественным Рэмбо или Терминатором, а проделками Коровьева и Бегемота, могуществом Воланда, тайною силой Мастера и самой Маргаритой.