Ольга Лаврикова - Мамы вошли в чат. Сборник

Боль стегает спину и захлестывает живот, мой живот, где маленький яростный человек борется за право рождения. Я дышу глубоко и выдыхаю так гулко, что стекла моей палаты вибрируют. Целый мир теперь вибрирует вокруг меня, а я – вокруг моего человека.

Лоно, сжатое, будто суровый отрицающий рот, рот, который привык говорить только «я, я, мне, мне, для меня». Я чувствую, как оно пульсирует, сопротивляется, не хочет учить новое – вот он, человек мой, для него, для него открываешься, его приглашаешь наружу – иди. Иди, мой человек, иди, туда, где уже ждут тебя. Где уже ищут тебя руки, судорожно жмущие все подряд – поручни, простыню и другие руки.

Другие руки. Какие они? Теплые, теплые и дающие, теплые и всетерпящие, будто руки Бога. Бога, который ничем в родах «не сможет помочь», но будет рядом. И от этого «рядом» мне хочется в эти руки передать моего новорожденного человека, хочется, чтобы качали они его, когда я не смогу качать, чтобы были моими руками, если я не смогу быть.

Я иду в роды, как в смерть. Ведь я уже не вернусь из них собою. Сколько женщин закончились в них, всю себя отдав родовой крови, и ни одна не вернулась такой, как была. Ни одна не сохранила в них своего сердца.

Сердце мое, я чувствую, бьется теперь внизу, где стоит в родовых путях мой ребенок. Где мои себялюбивые жилы держат его.

Боль приходит и приходит, и я ложусь перед ней, обессиленная борьбой и говорю:

– Приходи.

Приходи, чтобы научить меня, как ты учила меня неделями тренировочных схваток. Приходи, как приходят волны, ждут их скалы или не ждут. Приходи, потому что я сама позвала тебя девять месяцев назад, приходи, потому что моя судьба – стать сегодня песком для строительства нового, и я стану им в борьбе или в принятии.

И мой выбор – принять тебя, согласиться на тебя, ведь я уже была на другой стороне, когда женщина рожала другую женщину. Когда я была человеком, который больше не ждет приглашения, а просто идет напролом.

Я смотрю вперед и вижу только тьму. Ни экран с КТГ, ни родившееся солнце в прорехах жалюзи, ни руки – руки любимые и руки в белых смотровых перчатках – никто не может помочь мне. Никто не сможет осветить мой путь.

Но я боюсь. Как же сильно во мне желание бороться. Ведь всю жизнь я училась – нужно бояться боли, нужно бежать от нее, новое страшно, старое – лучше, понятнее. Я хочу и не хочу знать – что за чертой. Но еще сильнее страха – ожидание встречи. Ожидание встречи с моим человеком.

Он приходил ко мне во снах. Четыре года. Он смотрел на меня и говорил:

– Я приду.

Он толкался ножками мне в ладонь и говорил:

– Я с тобой.

Он растягивает меня изнутри, он вызывает волны боли одну за другой. И говорит:

– Выпусти меня, я хочу увидеть мир.

Я смотрю в темноту, на бегущую над полом полоску подсветки, на блестящие ножки кювеза для новорожденных, на проходящие туда-сюда туфли акушерки и врача.

Я знаю, что они – уже за чертой, как и сотни тысяч до них, сотни тысяч родивших и перешедших, боявшихся и принявших.

И я прошу их, я прошу сотни тысяч, встать за моей спиной, помассировать мне поясницу, протереть мой лоб влажной ватой, встать рядом, как бесстрашная конница, и пойти со мной в мой бой.

И пусть мой бой страшен, пусть он рвет мое лоно, я уже не боюсь. Я жду эти волны, и пусть волны будут сильнее, я запрыгну на ту, что вздыбится выше всех.

И на гребне, на пике я чувствую, как подвернулась головка – и в следующий миг я вижу его всего. Вот он, мой человек, синетелый и черноокий, розовеющий на глазах. Я смотрю на него, и он смотрит в ответ.

Я кормлю его первыми капельками молока из своей груди, моего долгожданного гостя.

И две пары рук, мужские и женские, обнимают его через кокон пеленок, и два голоса говорят:

– Я приветствую тебя.

Надежда Ларионова

Молочная Фея сдавливает мою ареолу. Я дергаюсь, и она тотчас отпускает сосок. Мне больно. Больно даже от ее осторожных пальцев, не то что от десен голодного ребенка.

– Соски привыкнут, – ласково говорит Фея и накидывает на худенькие плечи пальто.

– Обязательно.

Она сияет. Ведь ее миссия выполнена. Она наладила прикладывание. Поправила позы и научила как быстро дать грудь. Она машет на прощание и оставляет меня наедине. С ребенком. И ужасной болью.

Ребенок спит, и у меня есть время подойти к зеркалу. Грудь круглая, отечная, с красными натертышами сосков. Синие вены, как ветки, растущие из подмышек.