Александр Горохов - Сочинения в трех книгах. Книга вторая. Роман. Повести. Рассказы

Стражники строились в острую черепаху, плотно сомкнув щиты, выставив перед собой короткие копья, вклинивались в толпу, убивали десятка два длиннополых и отходили назад. Толпа расступалась, отбегала, а когда черепаха отступала, опять продвигалась вперед, упорно шла к главному храму. Никто не кричал. Раненые и те молчали. Стражников теснили. Медленно день за днем. Длиннополые выигрывали. Стратеги были бессильны. В конце концов стражники ушли за ворота и заперлись в храме.

Жрецы спешно укладывали в тайники и замуровывали самые главные книги. То, что было вечно. С потерей остального они смирились. Но пусть сохранится хотя бы главное. То, что когда-нибудь, потом, когда никого из них уже не будет, объяснит, откуда мы все. И те, которые забрасывают с той стороны храм факелами с горящей смолой, и те, которые для них же пытаются спасти главные и вечные знания. Откуда мы и зачем.

Наверное, впервые жрецы поняли назначение. Наверное, впервые заложенный инстинкт начал работать. Они могли еще уйти через подземные выходы. Могли укрыться в тайных секретных залах и переждать нашествие, но тогда погибли бы знания. Длиннополые стали бы искать жрецов, и кто знает, вдруг да наткнулись бы на спрятанное. Знания, оставленные богами, осмысленные и понятые за тысячелетия, не должны были погибнуть. Пряталось то, чего нельзя было спрятать. Прятались мысли. Они стоили слишком дорого, чтобы обменивать на них свои жизни. Жрецы замуровали последнее. Больше замуровывать было опасно – могли не успеть, и, увидев открытый тайник, длиннополые стали бы искать другие.

Стражников почти не осталось. Можно обрушивать колонны. Пусть хаос запутает следы, пусть поглотит как можно больше длиннополых. Пусть наступит мрак.

– Боги, простите нас и заберите нас к себе.

Победный вой тысяч ворвавшихся длиннополых заполнил храм

Колонны рухнули. Вой победы сменился воем ужаса и боли.

Огонь охватил руины.

Предводители длиннополых видели пылающие книги. Видели погибших жрецов. Некоторые книги по их приказу выхватывали из огня, но остальные уже горели.

Невозможно было до них дотянуться, вытащить, прочесть, чтобы потом, когда все забудется, выдав за свои мысли, воплотить в основу нового храма и стать рядом с богами.

Огонь пожирал прошлое. Пожирал будущее. Пожирал время записанных мыслей, услышанных от богов, у природы, осмысленных и понятых. Пожирал время, в которое из замеченных явлений, не видимых и не понимаемых людьми, мудрецы складывали цепочки знаний, понимали связь между этими цепочками и законы бытия, движения, жизни. Эти знания позволяли невозможное делать доступным. Жрецы передвигали многотонные каменные глыбы, превращали их в пылинки, а потом складывали, заново создавая крепости. Раздвигали воды рек, и люди переходили по дну на другие берега. Перемещались во времени и могли читать мысли других. Но всё это достигалось сложением воли и способностей каждого. Достигалось, лишь когда складывались знания и возможности каждого в ЕДИНОЕ. Так буквы, ничего не значащие значки, складываясь знающими грамоту, превращаются в СЛОВА, а складываясь невеждами, ни во что не превращаются.

Наступало время больших потерь и мелких достижений.

Наступала эра видимых вблизи очами понятий. Очевидность стала мерилом правильности идей. Очевидность владык, озвученная к ним приближенными и вбитая в мозги остальному большинству.

И пошли через долгие времена караваны пустозвонов. И запели акыны с ишаков про красивые глаза, глубокие, как озера. Про высокие горы, про черное горе, посланное за непослушание владыкам и непонятным богам. Про золотое солнце, зеленые плодородные сады и нивы, в которые попадут лишь те, кто будет беспрекословно подчиняться. Запели про вечное счастье, но не теперь, а потом, когда-нибудь, счастье для всех, которое наступит, если…

И золото стало мерилом жизни. А власть мерилом золота и знаний. И появились алхимики. И расплодились проходимцы. И стали чужие мысли выдавать за свои. А свои – за мысли Бога.

Наступила новая эра. Эра акынизма.

Пройдя через вокзал, построенный еще во времена, когда железнодорожное сообщение возглавлял Феликс Эдмундович, раз и навсегда наведший порядок в этом ведомстве, пассажиры московского поезда оказывались на привокзальной площади города Преображенска. Даже если бы они не захотели, то и тогда бы увидели огромный транспарант, по соцстаринке нарисованный жирными метровыми белыми буквами на красном ситце.