Елена Садыкова - Серебряный крест

Таможенный контроль в пять утра соблюдал формальности, но не проявлял бдительности, и все сонно шли через duty-free к своим выходам. Позвонил Андрей:

– Купи сигарет. У меня заканчиваются, а утром нам придется ждать, пока откроются магазины.

– Хорошо. Ты что сейчас куришь?

– «Давидофф лайт».

– Дамские? – съехидничала я.

– Белые – прошипел он в ответ.

Я летела к брату. Наша с ним разница в возрасте была больше, чем у него с моим старшим сыном, и относилась я к нему как к «братьям меньшим» – с любовью. Когда Андрей сообщил, что его переводят из нашего сибирского города в Прагу, образовалась пустота, которую ничем не заполнишь, пока сама не зарастет. Блок сигарет целиком поместился в моей новой дамской сумочке, специально предназначенной для перелетов. В нее много чего такого могло поместиться, но я сдерживала себя изо всех сил.

Новенький «боинг» еще набирал высоту, но заботливые стюардессы уже предлагали всем желающим алкогольные напитки. Я не стала отказываться, но из пластикового стакана с красным вином смогла сделать только пару глотков. Потом самолет наклонился, незакрепленный столик спружинил, и вся кроваво-красная жидкость оказалась на моих любимых белых штанах. Стюардесса, увидев мой ужас, компетентно заявила:

– Не беспокойтесь, у нас такое бывает почти каждый рейс. Нужно смывать минералкой.

– Минералкой?!

– Она с газом. Это помогает от винных пятен.

– Я даже не знаю, что из этого считать пятном – остатки белого или красное?

Стюардесса гордо вскинула голову и сказала:

– Идите в туалет, раздевайтесь. Я сейчас принесу полотенце и пару бутылок воды.

После того как я заняла свое место в туалете первого салона, им уже никто не смог воспользоваться в течение всего полета. С пятном справиться удалось, но к тому времени, когда самолет начал снижаться, на мне было мокрым все, что ниже пояса.

Андрей оторопел:

– Ты самолетом летела или часть пути вплавь?

– Ты сам-то как думаешь?

– Думаю, что это бывает только с тобой.

Он чмокнул меня в щеку.

– Как долетела?

– В туалете.

Брат не расстраивал меня больше вопросами про мой внешний вид. Решил спросить про огромных размеров чемодан, который катил перед собой.

– Что в чемодане?

Я разозлилась окончательно:

– Твои вещи!

– А я думал, что пассажиры летают со своими вещами.

– Это все, что ты забыл, когда приезжал на каникулы. Я тогда в проводах не участвовала, но твое состояние могу оценить по количеству забытой одежды.

– Не ворчи. Кто что мне прислал?

– Кто что.

– Куртку мою любимую передали?

– А как же! Маменька ее первой сложила. После вот этого и еще пары твоих джинсов я перестала сопротивляться. Все складывали, кто что хотел.

– Чудненько!

Не знаю, что он имел в виду – что я не сопротивлялась или что у него теперь меньше шопинга. В машине мы закурили, и мне полегчало. В тот момент я еще не знала, что события тысячелетней давности, начинавшиеся на том самом месте, где была припаркована машина Андрея, выскользнут из мрака и тонкой, но прочной нитью вплетутся в мою жизнь.

Строительство аббатства Клерво подходило к концу. Бернар был неутомим. Его доверенные лица уже вели переговоры с еврейской общиной по поводу размещения наиболее уважаемых ученых в монастыре. Пожилой еврей Равви, возглавлявший общину, сомневался в целесообразности такого предложения, но Бернару не терпелось начать изучение находок. Первые свитки со Святой земли уже привезли, и теперь нужны были усилия более тонкие и значимые, чем поиск старых рукописей.

Время шло, а кельи, предназначенные для толкователей, все еще пустовали. Помощник Бернара, Антуан, как-то пожаловался своему господину:

– Евреи не хотят жить под покровительством святых крестов.

Бернар отмахнулся:

– Значит надо помочь им понять всю привлекательность нашего предложения.

– Помочь?

– Если они будут чувствовать себя в безопасности только под крышами нашего аббатства, а их семьи будут сыты и спокойны только под защитой ордена цистерцианцев, они не будут против святых крестов. И отдадут нам свои знания.

– Вы предполагаете, Монсеньор?!

Бернар строго посмотрел на него:

– Я думаю, вы достаточно благоразумны, мой друг, чтобы не беспокоить евреев здесь, в Труа. Одно дело, когда человек чего-то опасается или чем-то напуган, но совсем другое, если горе коснулось его слишком сильно и его разум помутнен.