Руслан Баев - Камера №11

– Вы женаты?

– Нет.

– Ну, девушка есть?

– Да, есть. Но там всё нормально. Она в курсе.

– Кто еще знает, что вы поехали сюда?

– Редактор и, собственно, Светлана, моя невеста. Всё.

– Ладно.– Полковник тяжело вздохнул, быстро глянул на зама и обратно. – Вас закроют в 11 камеру. Она как раз сегодня ночью освободилась. Будете соблюдать распорядок дня, выполнять режимные мероприятия. О том, что вы журналист будем знать только мы. Из этого кабинета вы выйдете для всех заключённым, приговорённым к расстрелу. И относиться к вам будут, как к осуждённому. Понятно?

– Понятно, товарищ полковник. – Андрей улыбнулся и поднёс руку к голове, отдавая честь.

– Ничего смешного не вижу. Раз вы согласны, пишите расписку, – начальник достал листок и ручку из ящика стола и положил перед журналистом. – Я, такой-то, такой-то, полностью данные, год рождения, домашний адрес, номер паспорта, не имею никаких претензий к нам, нахожусь в здравом рассудке, если с вами что-то случится. Я имею ввиду, вдруг вы психически неустойчивы, захотите вздёрнуться, или ещё чего. Понятно?

Журналист быстро написал, что требовалось, повернул листок к полковнику и произнес:

– Пойдёт?

– Пойдет. Не пойму я вас. Люди выйти отсюда хотят, а вы сами лезете в пасть к смерти.

Меня зовут Степанов Андрей Владимирович. Родился в город-герое Москва, 20 июня, 1957 года. Являюсь сотрудником журнала «Криминал», очень известного в стране. Сейчас мне 27 лет, и за свою небольшую карьеру, уже написал несколько серьёзных статей на криминальную тему. Но эта статья должна побить все остальные. Потому что впервые, гражданский находится в самом апогее нашей карательной системы. По заданию редакции я поехал в этот город, чтобы на своей шкуре испытать всё то, что испытывает приговорённый к расстрелу. По договорённости с начальником тюрьмы, Бакраевым Муратом Умбетовичем, о том, что я журналист, будут знать только двое: он и его зам. Дмитрий Алексеевич.

В кабинете я оставил деньги, документы, часы, кольцо, что не положено иметь в камере. После, заместитель провёл меня вниз, в медчасть, где я сдал анализы, осмотрели моё тело на предмет татуировок, кожных болезней т. д. Затем на складе выдали полосатую робу, кусок мыла, полотенце, подушку, одеяло и проводили в камеру. Везде я уже передвигался в наручниках. Неприятное ощущение.

Камеру описывать не вижу смысла. Здесь ничего нет. В углу железная кровать, рядом железный стол, зацементированные в пол. И умывальник. Над железной дверью лампочка. Вот и вся обстановка.

Первое впечатление было жутковатым. Кто-то здесь сидел до меня, и ночью его расстреляли. Камера освободилась. Мне разрешили иметь тетрадь и ручку.

На ужин дали какую-то кашу, непонятно из какой крупы, чай в алюминиевой кружке, холодный и прозрачный, липкий хлеб.

Скоро отбой. Что принесёт эта ночь? Какие сны? Иногда, до меня доносились крики заключённых, сходивших потихоньку с ума. Завтра новый день подкинет новые впечатления. Послезавтра меня переведут в другую камеру, к какому-нибудь осужденному, надеюсь, не к серийному маньяку или насильнику. Всё, отбой. Мимо прошел контролёр, стуча дубинкой. До завтра.

Время было час ночи. Длинный коридор пятого корпуса, где сидели смертники, был пуст. Тусклые лампочки еле освещали продол.

Из-за угла появились двое. Они медленно передвигались, вразвалку. Один был очень жирный. Форма готова была лопнуть по швам. Узкие глаза, толстые щеки, вызывали омерзение. Звали его Султанбек, но все называли его Хряк. Второй, по имени Максим, был выше, накачанный. Лицо было, как будто вырублено тупым зубилом. Осуждённым они внушали страх и ужас. У обоих на поясе висели резиновые дубинки, наручники и баллончики с газом.

– Надоело мне всё это. Не хочу ничего. – сказал Максим. – Сколько можно? Пошли лучше спать. – он, настороженно, озирался по сторонам, словно ожидая нападения.

– В смысле? – Хряк остановился. Губы напряглись от возмущения.

– Не хочу. Я устал от всего этого.

Хряк развернулся и резко ударил его в грудь, затем схватил за грудки и прижал к стене.

– Ты что, мразь? Совесть заиграла? Ты сюда устраивался, знал, куда идёшь. Ты будешь делать то, что начальник сказал. Понял? – прошипел Хряк, брызгая слюной. – Понял?

Максим смотрел в сторону.

– Понял.

– Громче.

– Понял. Отпусти.

– Так-то. Пошли.

И они двинулись дальше.

– Вот она, одиннадцатая. Давай еще ключ.