Кира Ярмыш - Харассмент

Река была совсем рядом, на нее открывался вид с холма. Летом холм и берег утопали в зелени и тропинка, ведущая вниз, еле угадывалась в лопухах, но сейчас все кругом было голым и безжизненным. От пышных кустов у воды остались только черные, словно обгоревшие, остовы. Река казалась сизой, а песок на берегу – серовато-белым. На холме дул пронизывающий ветер, и Инга быстро продрогла. К счастью, под холмом он почти не чувствовался.

На берегу Инга уселась на бревно, которое служило тут лавочкой, и смотрела, как мать фотографирует одной ей видимые картины. Несколько раз она щелкнула и Ингу, а потом неожиданно увлеклась и стала командовать, как той лучше сесть и куда направить взгляд. Инга была уверена, что выглядит отвратительно – с растрепанными от ветра волосами и с красным носом, но не спорила, потому что знала: это бесполезно. К тому же приходилось признать, что у матери был талант – обычно на фотографиях, сделанных ею, Инга оказывалась красивее, чем думала о себе. Она много раз еще подростком приставала с вопросом: «Это ты меня так видишь?», втайне надеясь выклянчить похвалу. Мать не поддавалась на провокации и всегда невозмутимо отвечала, что видит только удачный кадр, а то, похожа Инга на себя или нет, – случайное стечение ракурса, света и выражения лица.

Когда стало совсем холодно, они вернулись в дом и начали готовить обед. Мать обожала готовить, но Инга никогда не разделяла ее увлечение. Обычно ее участие ограничивалось тем, что она сидела на кухне и поддерживала беседу. Сейчас она рассказывала, что ее испытательный срок на работе закончился на месяц раньше, чем должен был.

– Не сомневалась, что так и будет, – сказала мать, стоя к ней спиной и помешивая овощи на сковородке.

– Почему? – спросила Инга, заподозрив подвох.

– А почему нет? У тебя хороший опыт, и ты быстро схватываешь.

– Что я слышу! Неужели это комплимент?

Мать ничего не ответила, но когда она на секунду повернулась, Инга увидела, что она улыбается.

После обеда мать заявила, что хочет почитать, а Инга, взяв кофе, отправилась на второй этаж. Там было две комнаты – в одной, приезжая на дачу, она спала, а вторая была завалена вещами. «Отцовский хлам», – презрительно говорила мать, при этом ничего оттуда не выбрасывая. Усевшись в кресло, Инга пододвинула к себе коробку с пластинками и стала их перебирать, читая названия композиций и описания альбомов. Почти все здесь был джаз. Инга не стремилась найти что-то конкретное, ей просто нравилось рассматривать обложки и по потрепанности конвертов определять, какие отец слушал чаще. Она делала это не впервые, но каждый раз испытывала совершенное умиротворение в процессе, как будто это был особый вид медитации. Просмотрев все пластинки, Инга стала перебирать книги на полке над столом – их она тоже знала наперечет, но ей никогда не надоедало. Среди книг появилась одна новая – видимо, мать поставила – «Витязь в тигровой шкуре». Инга начала ее читать и не заметила, как уснула.

Вечером они решили пить вино на веранде: вынесли туда два плетеных кресла и гору одеял. Инга думала, что сразу замерзнет, но было хорошо – то ли стало теплее, то ли вино согревало. Еле слышно шелестел дождь. Мать много курила.

– Как поживает Кирилл? – спросила она, в очередной раз затянувшись.

Инга закатила глаза.

– Мама, мы расстались с ним полгода назад.

– Вы и раньше все время расставались, а потом мирились.

– На этот раз окончательно.

Мать помолчала, глядя в лесную темноту перед собой. Потом снова спросила:

– И что, ты теперь одна?

– В основном.

– Завела бы себе тиндер.

Инга покосилась на мать и, кажется, успела поймать ее самодовольное выражение.

– Ты считаешь, мне обязательно кто-то нужен?

– Мне кажется, это отличное развлечение. Если бы он был в мое время, я бы точно его себе завела.

– Расскажи, как ты познакомилась с папой.

– Я же сто раз рассказывала.

– Ну еще раз.

– Он позвал меня к себе домой и поставил пластинку с Телониусом Монком. Больше я не уходила.

– Ой, а может, сейчас поставим? – Инга даже привстала, воодушевленная идеей. – Его проигрыватель наверху работает?

Мать выдохнула дым и не пошевелилась. Инга замерла, ожидая, что она скажет.

– Ты знаешь, – задумчиво проговорила мать, – мне кажется, я никогда особо не любила джаз.

Инга откинулась в кресле и подоткнула одеяло под ноги.

– Почему же ты тогда «больше не уходила»? – почти обиженно спросила она.

– Видимо, я зато любила твоего отца.