Елена Каштанова - Кот, который построил всех

Вы представляете, эта наглая морда улеглась спать на моем диване! Обе. Морды. Наглые. Я сел с ноутом на кухне, поработать хотел уже наконец, а то уж полночь близится, а конь еще не валялся. Возвращаюсь – а там шерочка с машерочкой в совершенно одинаковых позах скукожились рядышком. А кто-то, между прочим, обещал не спать всю ночь и с котиком нянчиться. И вот что мне с этим, прости господи, натюрмортом делать? Будить было жалко, очень уж трогательно эта парочка смотрелась, я даже не удержался и запечатлел для истории. А потом достал из шкафа одеяло и использовал по назначению – накрыл обоих. Потолки в доме высокие, даже новые батареи не справляются, зимой всегда прохладно. Кот от моих манипуляций проснулся, вытянул передние лапы и довольно прищурил свои желтые глазищи – мол, продолжай, хозяин, все правильно делаешь. А я вдруг заметил, что он не черный, а темно-серый, дымчатый, просто, видимо, всю дорогу был то грязный, то мокрый, то освещение плохое, а теперь распушился весь, похорошел. Я почесал его между ушами. Понятия не имею, как с котами обращаться, ни у нас в семье, ни у близких друзей их не было. Однако он благодарно ткнулся мне в ладонь теплым носом и затарахтел. Мне отчего-то стало хорошо. Уходить не хотелось, и я присел на корточки рядом с диваном, продолжая чесать кота. Тому это явно нравилось. Но тут вдруг завозился Ян. Я уж было обрадовался, что мой диванчик освободят, но он только перевернулся на живот и голову к стене отвернул. И тут я встретился лицом к лицу с кошмаром моего десятого класса, мысли о котором я успешно не пропускал в голову весь вечер. Просто блокировал, и все – мол, извини, кошмар, некогда мне сейчас тебя думать. И вообще я о тебе забыл давно. А вот нихрена я не забыл.

Родинка. Это была родинка. Маленькое такое темное пятнышко прямо в центре выпирающего шейного позвонка. Мне почему-то всегда казалось, что это седьмой позвонок. А какой он на самом деле – понятия не имею. Ну вы, наверное, видели такое – все позвонки как позвонки, а этот торчит из шеи, острый такой бугорок. И вот точно в середине – родинка. Он сидел тогда прямо передо мной, и шесть уроков в день я залипал взглядом на этой маячившей впереди отметине. Хотелось ее потрогать. Погладить. Почувствовать пальцами, какая она – плоская или выпуклая, гладкая или шершавая. Сдвинуть ее с бугорка вместе с кожей, провернуть вокруг и поставить на место. Вообще, много чего хотелось, особенно под конец года, когда фантазия вконец распоясалась. И лизнуть, и укусить, и вообще засосать. И это при том, что мы за весь год двух слов друг другу не сказали! Да какие там слова, мы и не смотрели друг на друга. Ну то есть он не смотрел, я-то, понятное дело, только этим и занимался.

Хотя нет, однажды он все же посмотрел, и я после этого совсем покой потерял. Шел октябрь, я точно помню, что деревья в школьном дворе желтые стояли, но было тепло и солнечно. По крайней мере, мне так запомнилось. Может, на самом деле солнечно было из-за него. Я тогда подходил к школьным воротам, а он, наоборот, выходил в компании наших девчонок. Они трещали вокруг него, кокетничая, а Ян шел и добродушно смеялся. И был он такой красивый с этой своей сияющей улыбкой, что я засмотрелся невольно, завис, залип и очнулся только когда Марина мне перед носом рукой помахала, проверяя мою реакцию. И вот тогда он единственный раз и взглянул на меня из-под своей шикарной пшеничной челки, не успев погасить улыбки, сверкнул глазами всего лишь на мгновение, но мне этого хватило, чтобы до конца года потом перед глазами прокручивать.

Впервые я понял, что со мной что-то не так, когда поймал себя за чтением статьи о строении шейного отдела позвоночника. Было уже заполночь, и я был совершенно уверен, что уже часа два как пишу сочинение по "Войне и миру". Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что в сочинении написано ровно две строчки, зато вкладок про позвонки открыто штук шестнадцать. Школьный психолог называла это модным словом "прокрастинация", это когда не просто ленишься, но ленишься со смыслом. Она проводила нам целые мастер-классы по борьбе с этим затягивающим явлением. Правда, я всегда считал, что это не про меня. Я никогда не имел проблем с откладыванием уроков на последний момент. До этого вечера не имел.

Потом… Потом было много всего. В моем бурном воображении. Нет, в буйном. Мое воображение буйствовало. Я мучился с эрекцией практически на каждом уроке, эта будоражащая родинка не давала мне остыть и сосредоточиться. Думаю, довольно большая часть моих одноклассников имела те же проблемы, только в нормальном смысле, в шестнадцать лет много не нужно, чтобы возбудиться. Родителей девочек даже убедительно просили следить за их одеждой, потому что, видите ли, просвечивающие сиськи и короткие юбки отвлекают мальчиков от учебы. Я это знал, потому что иногда ходил к сестре на собрания вместо родителей. А вот что делать с родинками, почему-то оставалось за кадром. Скудная все же фантазия у наших училок, только о сиськах и думают, как будто мальчики в период полового созревания не найдут себе возбуждающих факторов, если им коленки не покажут. Иногда завучей кто-то покусывал, и они устраивали репрессии тем, кто игнорировал школьную форму. Надо сказать, что игнорировали ее почти все, эти пиджаки и галстуки – реально неудобные штуки для нашего поколения, привыкшего к джинсам и футболкам. Ей-богу, доспехи какие-то, а не одежда, руки не поднимаются и ноги не гнутся. Но для меня эти волны репрессий бывали спасением. Когда Ян надевал рубашку и пиджак, мое наваждение переставало меня изводить, и хотя воображение никуда не девалось, все равно становилось легче, потому что представлять в своей голове – это не то же самое, что видеть перед собой ежесекундно. Вот почему все люди как люди, на лицо смотрят или там в глаза, а я запал на позвонки и родинку?