Анна Берсенева - Сети Вероники

Но сегодня вид у нее был не сердитый, а скорее загадочный. Почему, Алеся не спрашивала, ясно же, что сама расскажет.

– Авдеев в «Пушкин» пригласил, – наконец сообщила Света. – Ресторан такой в центре, никогда там не была. В интернете посмотрела – дорогой страшно и тусовочный такой, все звезды туда ходят. Интересно, почему именно Пушкин?

– Что – почему? – не поняла Алеся. – Не я же тебя туда пригласила. Наверное, Авдееву этот ресторан нравится.

– Поэт почему главный – Пушкин? Других же много. Выбрали одного и повторяют.

И пока Алеся соображала, что на это ответить, Света засмеялась, влезла в туфельки на шпильках, подхватила сумочку на цепочке и прошествовала за дверь. Отвлеченные рассуждения, да еще о Пушкине, были ей настолько не свойственны, что объясняться могли только ее прекрасным настроением. Наверное, «Пушкин» и правда хороший ресторан, и Авдеев этот, недавно появившийся, очень ей нравится.

Над зеркалом тикали часы. До работы можно еще поспать, и надо поспать. Как все медики, Алеся засыпала мгновенно и в рабочую форму приходила через три минуты после пробуждения.

Как легко она привыкла к обычному, обыденному течению жизни! Может, это и хорошо – как жить без этого? Но так ведь было не всегда, и будет так не всегда, потому что жизнь пройдет. И неважно, что не верится в это под тиканье икеевских часов над зеркалом. Все равно пройдет, и Света права: страшно жалко, что проходит она так обыкновенно.

Профессию Алеся выбрала в десятом классе. В актрисы не рвалась, в космонавты тем более, но все-таки хотела, чтобы работа у нее была… Ну, чтобы делать что-нибудь такое, без чего люди жить не могут. Работа медсестры как раз подходила. Хорошо бы, конечно, стать врачом, но на это она не замахивалась – понимала, что в мединститут на бюджетное вряд ли поступит. В медицинский колледж тоже еще поступи попробуй, но если химия у тебя хорошо идет, то это все-таки возможно.

По химии Алеся даже районную олимпиаду выиграла, это тоже должно было помочь при поступлении. И мама ее стремление поддерживала, и бабушка. Папа на этот счет, правда, не высказывался, но наверняка поддерживал и он, а молчал просто потому, что был неговорливый, как все полешуки.

Поступать она хотела только в Минске. О своем, пинском колледже даже слышать не желала. Учеба – это же не просто получение специальности, а время, которое никогда больше не повторится, и друзья на всю жизнь, и вообще. «Вообще» маму больше всего и беспокоило – она считала, что Алеська чересчур доверчивая и мало ли кто на ее пути встретится в большом городе. При словах «большой город» сердце у Алеси не замирало, а наоборот, начинало биться очень сильно, и даже кровь приливала к щекам от такого сердцебиения и от предчувствия счастья.

На мамины страхи она не обращала внимания. Во-первых, когда маме даже ненадолго приходится ехать в Минск на какую-нибудь учительскую конференцию, она всегда говорит, возвращаясь, что не представляет, как минчане живут в такой суете. И зачем же тогда прислушиваться к ее мнению? А во‐вторых, родители в девяностые годы так напугались, что все время им кажется – вот-вот случится что-нибудь ужасное, и все рухнет, и даже есть будет нечего. Только к беде и готовятся, и какие при этом могут быть мечты?

Мама поотговаривала Алесю уезжать из дому, но потом смирилась.

– Прабабка твоя, Вероника Францевна, тоже в Минске когда-то жила, – словно убеждая саму себя, сказала она. – Нравилось ей там, наверное. Спросить бы, что нравилось…

В мамином голосе не слышалось уверенности. А спросить было не у кого: Вероника Францевна давно умерла. Она была здешняя, полесская, в Минске жила до войны. От нее остались открытки с видами старого города и фотография, сделанная, как значилось на паспарту, в минском же ателье Элиаса Каплана в 1924 году.

Мама считала, что у Алеси есть с той прабабкой сходство – волосы, глаза, взгляд – и хорошо, что оно досталось, потому что та была красивая. Но Алеся никакого сходства не видела, да и внешность у Вероники Францевны – длинная светлая коса уложена так, что ее переплетенными прядями прикрыты, как сетью, виски и даже щеки, – слишком уж несовременная. Так что и непонятно, красивая она была или нет.

Но вообще-то Алесе это было все равно. Мало ли кто на кого похож, у кого какие глаза и волосы! Она думала только о том, что имело отношение к ее будущей жизни, а потому не поднимая головы сидела над учебниками и даже в поход на колодец королевы Боны не пошла после выпускного, хотя весь класс пошел, и ее, конечно, звали, особенно Толик звал, но что ей Толик!..