Татьяна Зимина - Охушка и Олюшка против Пандемии

Маха немного постояла в нерешительности, подумала, а потом махнула рукой, как бы говоря: «Эх, была не была», – и шагнула навстречу Оле.

– Вот и славно, – обрадовалась девочка.

Она подхватила свою крошечную подружку, осторожно перенесла её на диван, посадила на подушечку, устроилась поуютней и сказала:

– Рассказывай.

– Всё началось месяца два назад, – начала Маха. – У меня всегда всё как по маслу шло. Уж я-то своё дело знаю. И как за домом приглядывать, и как за порядком следить, и как людей оберегать. Ну, ты знаешь. Но с некоторых пор что-то пошло не так. Не должна я тебе наших секретов выдавать. Ну да ладно. Обратиться больше не к кому. Сейчас в нашем невидимом волшебном мире у всех неприятности.

Ну так вот. У каждой домовички есть своя волшебная способность. Мне в моём колдовстве помогает всё сыпучее, что хранится на кухне и может уместиться в моём кармашке: крупа, горох, соль и сахар. Я больше всего люблю использовать горошины. Если мне нужно чего-то добиться, справиться с каким-то делом или внушить кому-то нужные мысли, стоит мне об этом подумать и бросить в нужную сторону горошину – всё получается именно так, как я задумала. И самое главное, человек эту горошину никогда не видит, она рассыпается в пыль, не долетев до него.

С некоторых пор колдовство перестало получаться. Сначала это случалось очень редко, и я не переживала. Потом всё чаще и чаще. Я, конечно, начала волноваться, но думала, что всё наладится. И вот наступил сегодняшний день!

Маха закрыла лицо руками и начала всхлипывать.

– А что такого необыкновенного случилось сегодня? – пожала плечами Олюшка.

– А то! Пока ты спала, у папы не зазвенел будильник и он не успел позавтракать, чуть не опоздал на работу. У мамы подгорел омлет. У тебя с утра живот болел. У всех плохое настроение. А я ничем помочь не могу. А ведь хотела. Задумывала желание и бросала горошины, но они падали на пол и ничего не происходило. Только хуже стало. Несколько горошин попали маме под ноги, и она чуть не упала.

– А в меня зачем бросалась? – спросила Оля.

– А тебя я пыталась мысленно убедить, чтобы ты не спала на сквозняке. Но если честно, с тобой была последняя попытка. Сначала как обычно бросала горох, потом решила гречку попробовать, результат тот же. Перепробовала всё – рис, сахар, соль, весь пол крупой засыпала, но по-прежнему ничего не получалось. Тут я и поняла, что для вашего дома стала совсем бесполезной, – Маха опустила голову и замолчала.

– Нет. Ты не бесполезная. Ты нужная. Ты моя подруга. С тобой весело. А косички ты умеешь плести без своих горошин? Заплети мне косичку, а я пока полежу, подумаю. Может и надумаю чего.

Оля положила голову на подушечку рядом с Махой.

– Спасибо тебе, Оля, – сказала Маха, заплетая первую косичку, – я поделилась с тобой, и как будто легче стало.

– А знаешь, Маха, и у меня что-то пошло не так. У нас в детском саду объявили карантин. И на улицу почему-то ходить нельзя. Мне так скучно. Это хорошо, что ты теперь видимая. Ты будешь со мной играть?

– Ну, конечно, буду. И играть, и сказки рассказывать, и песни петь, – ответила Маха, продолжая сплетать непослушные кудряшки в косички.

За окном темнело. Оля лежала с закрытыми глазами. Маха копошилась в её кудряшках. Ветерок играл пёрышком под колокольчиком, а колокольчик пел свою песенку.

Оле было так приятно. Она очень любила, когда кто-нибудь расчёсывал её волосы. От наслажденья она закрыла глаза.

– Ты не бойся, Маха, я не сплю. Я думаю. Сколько ты уже косичек заплела? Три? Не устала? Ну ты плети-плети, а я ещё подумаю, – с улыбкой сказала Оля, не открывая глаз.

– Да хватит уже думать! – ответила Маха, – Ты лучше поспи. Утро вечера мудренее. Завтра вместе подумаем, на свежую голову.

И Маха запела колыбельную. Оля такую никогда ни от кого не слышала. И мотив был такой нежный, успокаивающий. Сон постепенно овладевал ею.

Маха заметила, что дыхание у Оли стало ровным, спокойным – значит уснула.

– Вот и правильно. Вот и хорошо, – пробормотала Маха и потянулась к кнопке светильника, чтобы выключить его, но не достала. – Эх, где вы, мои горошинки? – проворчала она, вставая. – Теперь всё руками приходится делать.