Мелина Дивайн - Танго «Сайгон»

– Браун? – наконец смогла вымолвить она, когда я насильно усадил её рядом с собой на диван. – Браун? – повторила она и посмотрела на меня так, будто видела первый раз в жизни.

– Милая, пожалуйста… Прости меня.

– Браун, он ведь даже не помылся… этот парень… Откуда он… Откуда он… Он что, газонокосильщик?

2. Сержант Кемминг

В итоге мы с Кэрол решили взять тайм-аут, всё обдумать, остыть. Официально – мы расстались, хотелось верить, что на время, но я бы её понял, если бы она решила уйти от меня. Я позвонил Кэрол уже из аэропорта и сказал, что снова улетаю во Вьетнам. Она заплакала. Наверное, мне хотелось быть героем. В тот момент я думал о том, что если погибну, это сможет искупить мою вину.

Я прилетел в Сайгон и меньше чем через сутки добрался до «Железного треугольника»(1), который находился примерно в сорока километрах северо-западнее Сайгона. Недалеко от деревни Бенкат я должен был присоединиться к двадцать пятой пехотной дивизии, а точнее – к взводу лейтенанта Рэндела, принимавшему активное участие в операции «Найти и уничтожить»(2) на подступах к Сайгону. Моим боевым заданием было провести неделю во взводе, взглянуть на всё глазами простого солдата-пехотинца, запечатлеть каждую минуту войны такой, какой она и была – жестокой и беспощадной, без фальши и прикрас. Это значило, что я должен был участвовать во всех операциях и передвижениях, стоять в карауле, сидеть в окопе, ходить в разведку. Единственное, чего я не должен был делать, если только это напрямую не угрожало моей жизни, – это убивать. Никто не мог приказать мне убивать. Моими главными орудиями были не пулемёт и не винтовка, а глаза, уши, блокнот, карандаш и фотоаппарат.

Лейтенант Рэндел был не слишком-то рад меня видеть. Конечно, кому во взводе нужен балласт в виде корреспондента? У Рэндела во взгляде было столько неприязни и злости, что её бы вполне хватило, чтобы выстлать тропу до Камбоджийской границы. Впрочем, наша неприязнь была взаимна. Рэндел мне сразу не понравился: взвинченный, бледный какой-то нездоровой бледностью (и это во Вьетнаме!), с тяжёлым взглядом прозрачно-серых «волчьих» глаз – он показался мне похожим на человека, давно употребляющего кокаин (к сожалению, впоследствии мои подозрения оправдались).

Он долго и нудно втолковывал, как я должен себя вести, дал понять, чтобы я не высовывался и не вздумал писать, что в его взводе есть какие-то беспорядки, «даже если мне вдруг покажется, что это так». Мне ничего не оставалось, как пообещать вести себя как можно незаметнее и писать только правду о его «идеальном взводе». В конце нашего разговора Рэндел сказал, что приставит ко мне сержанта на время всего моего пребывания во взводе, и я с досадой думал о том, что он вверит меня какому-нибудь дотошному тупице, который не даст мне шагу ступить и почувствовать всю «прелесть» военных будней на собственной шкуре. Хотя кому она была нужна, моя шкура, чтобы её беречь?

Полог палатки отогнулся, и я услышал голос:

– Лейтенант, разрешите войти?

«А вот и мой ангел-хранитель», – не без иронии подумал я, ожидая увидеть кого-то меньше всего похожего на молодого человека, в мгновенье ока оказавшегося рядом.

– Сержант Кемминг будет за вами присматривать эту неделю, – пояснил Рэндел. – Надеюсь, вы будете его слушать и не станете лишний раз лезть под пули.

– Я хочу почувствовать себя рядовым, простым солдатом двадцать пятой пехотной дивизии, – сказал я, но к концу предложения вся внутренняя уверенность и собранность куда-то испарились. «Двадцать пятой пехотной дивизии» я проговорил тихо и невнятно, так, будто вдруг начал терять голос или подавился пищей, но ещё не успел закашляться.

– Энди Кемминг, – сержант протянул мне руку.

– Браун… Патрик Браун, – добавил я.

Обычно меня все называли «Браун»: мне не очень-то нравилось собственное имя, и я старался лишний раз не произносить его, но тут выдал имя и фамилию на автомате. Я во все глаза смотрел на Энди, и в голове не было ни одной мысли, кроме: «Почему он здесь?» Я смотрел на Энди и думал то же, что и Кэрол, когда она, рыдая, висла у меня на шее: «Зачем тебе нужен этот чёртов Вьетнам», сержант?

Энди был слишком красив для этой войны. В нём было что-то невинное и в то же время дерзкое, что-то от молодого Брандо. Быть может, слишком прямой взгляд? Сверлящий взгляд, насмешливый и чересчур откровенный. Или губы такие… как у греческой статуи, идеальные, самой совершенной формы из всех возможных.