Виктория Ив - На расстоянии вытянутой руки

Тогда это незначительное событие так потрясло Павлика, что он, тоненько визжа, со всех ног бросился искать защиты у бабушки, ожидающей внука на скамейке, и ещё долго-долго плакал, уткнувшись в её щеку. А память, как в насмешку, разместила поразившую мальчика сцену в

террариуме на самой ближней полочке своей кладовой, и с тех пор воспоминания о ней всегда были «под рукой», в любой момент готовые материализоваться в зрительных образах, ярких и по-прежнему пугающих:

БЕЗРАЗМЕРНАЯ ШЕЯ, или ДЯДЯ-ВИТЯ-ЗЛАЯ-СТРАШНАЯ-ЧЕРЕПАХА.

Павлик видел дядю Витю всего шестой вечер подряд, но уже успел догадаться, что больше всего на свете новый мамин знакомый любит водку, малосольные огурцы и футбол. Не стал исключением и минувший вечер: два часа кряду дядя Витя громогласно комментировал очередной футбольный матч команд высшей лиги. Возмущённые реплики чередовались с хрустом огурца, выловленного рукой из банки и исчезающего во рту мужчины вслед за опрокинутой рюмкой водки. Время от времени дядя Витя эмоционально сетовал по поводу «убийственных ошибок правительства», а затем вновь переключался на плохую игру «мазил-нападающих» и «тупицы – вратаря», не способного «приметить взрослого африканского слона у своих ворот, не говоря уже за мяч».

Сейчас было тихо и темно, и Павлик решил, что до конца короткой летней ночи ещё далеко. Сжимая в руке Цыплёнка, он зашлёпал босыми ногами по линолеуму, и щёлкнул выключателем. Ливень яркого света, захлестнувшего крохотную клетушку кухни, заставил мальчика зажмурить глаза.

Где-то за окном, в неподвижной духоте ночи, тоскливо затянул хриплый женский голос:

– Ты скажииии, ты скажииииии…

Павлик посмотрел на Цыплёнка и перевёл взгляд на стол. Там царил уже ставший привычным беспорядок: пустые бутылки из-под спиртного, ломтик сала рядом с огрызком огурца, хлебные крошки, яростно атакуемые армией тараканов, и – это было поистине счастливой находкой – полпирожка с неизвестной начинкой. Павлик совсем ничего не ел с прошлого утра, поэтому, отвоевав его у противного рыжего усача, быстро покончил с «добычей», ставшей почти каменной, и запил скудный ужин водой из-под крана. Однако чувство голода только усилилось, но хлебница оказалась пуста, а в холодильнике, подле банки с рассолом, уныло скорчился пучок засохшей петрушки, имеющей странное сходство с куриной лапкой…или рукой злого гнома.

Павлик отпрянул в сторону, поспешно захлопнув дверцу холодильника, но ещё несколько мгновений пучок зелени продолжал маячить перед его глазами, словно и впрямь готов был ожить и вцепиться в горло мальчика тронутыми тлением пальцами-стебельками.

И тут Цыплёнок ожил в его руке – пришло время «кормёжки». От неожиданности Павлик едва не выронил малютку. Нажатие кнопки – и сигналы немедленно прекратились. Маленький Друг, без всяких сомнений,

был доволен своей электронной жизнью: мальчик без малейшего промедления выполнял все его требования. Как преданный друг или добросовестная нянька.

Точно изваяние, Павлик застыл, весь обратившись в слух. Тишину нарушали размеренное тиканье часов да резкий, будто хихикающий, звук падающих капель, доносившийся из ванной комнаты. Мальчик вздохнул с облегчением: стоило маме догадаться, что он проснулся среди ночи и бродит по кухне в поисках съестного, тогда ему точно несдобровать. Мамочка непременно станет ругать сына или, что ещё хуже, отшлёпает его, приговаривая, что «кушать нечего, совсем нечего, и вообще, обжорство (оно же «чревоугодие», иногда мама употребляла это странное, будто чертыхающееся слово) – смертный грех. И поэтому он, Павлик, в положенное время не попадёт в какой-то чудесный сад, где ветви деревьев гнутся под тяжестью сочных плодов, где, услаждая слух, поют экзотические птицы, и в унисон с ними, журчат прозрачные, кристально чистые ручейки, а воздух, пропитанный ароматом невиданных цветов, сладок, как восточные лакомства…

В своих снах – дважды – Павлику довелось побывать в этом в этом таинственном саду. Гуляя по идеально ровным дорожкам из белого камня, он любовался красотой деревьев и аккуратно подстриженных кустов, вдыхал полной грудью сладкий аромат здешних цветов. В этом саду Павлик не был одинок. Там жили люди, облачённые в длинные белые одеяния, с венками из сверкающих под солнцем золотисто-жёлтых цветов, отбрасывающих едва уловимый глазом, таинственный отблеск, словно над головами обитателей чудо-сада чьи-то невидимые руки держали тоненькие золотистые обручи. Они так походили на солнечные лучики, свернутые в колечки! Люди были удивительно добры и приветливы с ним, но молчаливы. Глаза их синели глубокими синими озёрцами, а лица светились любовью. Несмотря на то, что они не обменялись ни единым словом, Павлику казалось, что обитатели дивного сада знают о нём всё: глаза их, немного грустные, вместе с бесконечной любовью, излучали мудрость и нечто ещё, непостижимое, ускользающее от понимания. Их взгляды, ласковые, как лучи майского солнца, согревали его сердце, и мальчик чувствовал себя окружённым заботой и всеми любимым – счастливым… Как когда-то.