Маргарита Глазова - Седьмой этаж. Летняя история

Женя, Илья, Денис, Лиза, Пётр и Глеб окончили к этому времени третий курс, Эмма – четвёртый, Ася и Никита перешли на третий, Лин – на второй. Инициативная Лиза, как обычно, вовремя подсуетилась с предложением провести летние каникулы на море в полном составе и приложила все усилия, чтоб никому не удалось увильнуть от общественного мероприятия. На самом деле, особых усилий от неё и не потребовалось, все с удовольствием поддержали эту идею. Даже Глеб на этот раз не стал отбиваться от коллектива. Эмма, зная, что работу в больнице он не оставит, была готова к тому, что летние каникулы ей придётся провести так же, как в прошлом году, хозяйничая в его холостяцкой квартире, но Глеб настоял на том, чтоб поехать вместе со всеми на море. К счастью, телепортация решала все технические сложности. Утром Глеб привёз Эмму в лагерь, потом перенёсся в больницу, где провёл весь день, занимаясь своими пациентами, а вечером вернулся обратно. Для него самого отдых на море сводился к вечерним посиделкам у костра и ночёвкам в палатке, но он не сомневался в том, что Эм будет отлично проводить время в его отсутствие в дружеской компании, купаясь и греясь на солнышке, и его душа была спокойна, а совесть чиста.

Совесть Петра, в отличие от совести Глеба, как раз имела все основания досаждать парню упрёками, потому что для того, чтоб поехать вместе со всеми, ему пришлось оставить свою любимую паучиху Каролину на попечении родителей. Впрочем, Пётр утешился мыслью о том, что Каролину в его отсутствие будут холить и лелеять, скрашивая ей тоскливые минуты разлуки с хозяином заботливым уходом и усиленным питанием, благополучно забил на совесть и перестал прислушиваться к её упрёкам ещё утром. Сейчас он получал от жизни ничуть не меньше удовольствия, чем его товарищи.

Прозрачность звёздной летней ночи, тихий шёпот сосен, уютное тепло костра, всё способствовало созданию той неповторимой атмосферы, без которой отдых в дружеской компании на природе потерял бы своё очарование. Шумное веселье потихоньку улеглось, охотно уступая место романтическому настрою и спокойному созиданию. Никита принёс из палатки гитару и стал тихонько перебирать струны, подбирая мелодию. Отдельные звуки слились в звенящие, берущие за душу вступительные аккорды старой бардовской песни, заставив всех окончательно притихнуть. В мелодию плавно вплетались слова:

Нельзя сказать, что Никита виртуозно владел инструментом, или обладал выдающимися вокальными данными, но в его исполнении было что-то пробирающее до мурашек, какая-то душещипательная нежность с лёгким налётом грусти, заставляющая, затаив дыхание, вслушиваться в простые слова, обнаруживая в них неожиданную глубину.

Пётр сидел на бревне рядом с Асей, обнимая её за плечи, слушал песню и ощущал какое-то непонятное смутное беспокойство, которое возникло как-то внезапно на фоне полного благополучия и умиротворения, и с каждой секундой всё усиливалось. Он видел сквозь пелену дрожащего горячего воздуха лицо Лин, раскрасневшееся то ли от жаркого пламени костра, то ли оттого, что Никита не сводил с неё глаз и пел, вкладывая в песню собственные чувства, и не понимал, что такое с ним творится. Что-то в его душе назойливо ныло, саднило, что-то в ней выворачивалось наизнанку и становилось с ног на голову. Губы Лин тронула улыбка, и у него в груди будто струна лопнула со стоном, хлестнув острыми обрывками по болевым точкам. Больно. Как-то слишком больно. Лучше бы он никогда в жизни не прикасался к этим губам…

А песня всё звучала, и каждое слово, каждый аккорд продолжали отзываться в сердце щемящей болью:

Пётр был абсолютно уверен до этого момента, что давно справился, что всё уже отболело, отсохло, затянулось, забылось… Что же это такое? Неужели эта боль так и будет жить в нём до скончания века? Боль и… любовь, которая не ржавеет…?

Ася поёрзала на бревне и доверчиво прижалась к нему плотнее, устраиваясь у него под боком, как птенчик под крылышком. У него вдруг перехватило дыхание. Колючий холодок пробежал по спине. Сердце на миг как будто совсем остановилось. Внезапно возникло леденящее кровь ощущение, что он из-за собственной глупости может потерять её, свою Асю, и этот страх оказался сильнее всех остальных чувств, сразу расставив всё по своим местам. Вот оно, настоящее, реальное счастье – его Аська, его кроха, близкий, родной человечек. Она одна ему нужна. Он за неё в огонь и в воду. Никогда он её не обидит, не предаст, не причинит ей боль. Никогда. А всё остальное не имеет значения. Всё остальное – минутная слабость, блажь, глюки, заморочки.