Евгений Силантьев - Ангел мира

Некогда словно б что-то заставляло его (музыка громкая) корпеть над чем-то (но кто подруга его счастливая?), телевизионные проповеди – добро пожаловать, сказал мельник – слушать.

По логике странной – обыкновенная самая классическая логика абсурдна наиболее – отлично! но важно здесь другое – чтоб понял он, что нелеп побег – отсюда, но куда? – и чувствует тогда, как опьянели птицы от белизны небес (бывало, просыпаешься в келье общежитской, а вспененный белизной десерт уж на столе – принесла подружка). К обыденности.

А теперь – бродить без места, по земле чужой вышагивать, улицам узким каменным. Расстояние, где шагов его слышен шум, невелико зело (аще в городе старом прилично, зане движение пешеходное).

О, к мизантропии склонные, мы, если влюблённые, то уж желчные непременно.

И он проводит время с приятелем в кафе библиотечном, эль (о, эстет!) отсутствует, жаль, но есть пиво тёмное, можно с ликёром смешать (коктейль вульгарный), есть виски дешёвое и белое вино, до книг теперь не добраться нам, чем более внутри нас смеси профилактической, тем легче чтение наше – без книг. О, вычурнословый: бог Тот, библиотек покровитель, птицебог, увенчанный луной. (Однажды взялся он Джойса переводить, но далее халата из первого абзаца не продвинулся). Слова попроще (ах, той простоты, что на самом деле изысканность). Внизу книг три подвальных этажа, разговору придают они комический оттенок: так и мы сейчас – персонажи всех повествований сразу. В голове нашей мысли бродят, а обмениваемся ими изредка – молча!

Будничная жизнь, экзотики никакой: разве смущают нас шалости подростков в тяжелых лифтах из нового перевода Рембо? Не предосудим.

Был поначалу замысел – уехать план куда-нибудь – и названивал он в туристкую контору, чтоб цену узнать до Нью-Йорка на теплоход. Оказалось не гораздо дорого – можно компьютер продать и уплыть, и не вернуться, и музей Хемингуэя посетить, и в благопристойной американской провинции навсегда затеряться, скитаться от фермы к ферме, нанимаясь на работы сезонные, старый найти оставленный хозяевами дом и в нем поселиться и пить виски осенью и зимой, а летом в Калифорнии выпутаться удачно из силков иммиграционной службы, жениться на глупой американке и по вечерам играть в покер с провинциалами-соседями, всё как в жизни!

Ажно книг напор в подполье нас выдавит из атмосферы земной – невесомость всего – внизу, там, тесно чересчур, но пресыщеные тексты готовы поглотить всё, словно вакуум. Внутренняя дисциплина, собранность: в лёгкой аберрации сквозь незримые стены лабиринта проходим.

Ощущение в беседе санного скольжения, как бы электричества внутри. Непреодолимо – отъединяло нас – молчание. Да, делаем то, что хотим.

Ох, не могу, сейчас в вишнёвом саду мы, садов вишнёвых и никогда не было нигде. Жажды жгло нас отсутствие. Слушай, не двигайся, так лучше, но где же кисточка. Молчание, молчание, вербальных, невербальных – никаких знаков. Я не делала никаких знаков! С ума сойти! Хорошая стратегия! Чья? Близко вовсе.

Воображаемых треугольников отношения мало, в общем-то, занимали его – и справедливо совершенно (эрос и геометрия – парочка равнобедренная). Он по узким улицам вольным бродит – в городе, где бутафория средневековая – и улыбается тихонько. Но тает, тает улыбка.

Пластинки, холодный холод путешествия польской иглы как бы по чёрным подвалам. Грампластинка всегда как бы в пустыне. Что раскинулась на заре и во сне. И вот болото пустыни засасывает. Змейками тянутся звуковые дорожки. Отличная у вас коллекция. Плавный ход звукоснимателя. (А зачем снимать?..)

Правда, коллекция слегка поднадоевшая. Но «нужная». А в рассмотрение воспоминаний вообще замечательная. Красота-то какая. Бесконечные «сессии», конверты и обложки. Вот если бы достать с полки. А не купленная редкая банда густо банальна.

Тихо крутится и звучит. Ого, ни одного холостого рукава пластмассовых рек.

И отшелушивается в странствиях – в порожних пригородных электричках, где мы – ах, почему ты всегда делаешь только то, что я тебе разрешаю? – одни, совсем одни, мимо закрытых ночных ларьков – ветхое время, и чиста вновь душа.

Душа (ещё вчера была). Душечка. В объятьях задушить. Душка. Дуся! Словно в театре кукольном. Вот как преподобный авва Дорофей братию свою поучает: «Каково бы ни было дело, малое или великое, не должно пренебрегать им или не радеть о нем, ибо пренебрежение вредно, но не должно также предпочитать исполнение дела своему устроению, чтобы исполнить дело, хотя бы оно было со вредом душе… Будьте уверены, что всякое дело, которое вы делаете, велико ли оно, как мы сказали, или мало, есть осьмая часть искомого, а сохранить свое устроение, если случится не исполнить дела, есть три осьмых с половиною».