Марго Эрванд - Соблазны Одиночества

– Что же я наделала! – сокрушалась Норма, наводя порядок в детской.

В отдельную комнату Оливию переселили, когда ей исполнился год, и здесь всегда царил беспорядок. На полу валялись чуть ли не все игрушки сразу: пупсики, паровозики, кубики, зайчики. Норме и прежде доводилось прибираться в этой комнате, но никогда она не делала это так скрупулезно. Коленный сустав неприятно ныл каждый раз, когда она нагибалась и ползала по полу, всматриваясь под стол, шкаф, кровать, комод. Малинового мишки нигде не было.

«А может, она его проглотила? – мысленно стращала себя Норма, раскладывая одежду внучки по цветам: от белого к ярко-малиновому. Других цветов в ее шкафу не наблюдалось. – Интересно, а где та синяя кофточка с радугой на рукавах, которую я подарила Ливи на прошлой неделе? Неужели еще в стирке? А может, уже в стирке? Не могла же Валерия ее выбросить только потому, что она не розовая? Кто вообще придумал, что девочка должна носить только одежду этого дурацкого поросячьего цвета? Малинового мишку Валерия бы одобрила».

Подумав об этом, Норма улыбнулась, но в следующий миг ее лицо вновь стало серьезным и даже мрачным, и она продолжила тщательно перебирать и встряхивать содержимое детского шкафа.

К тому моменту, когда Джон вернулся домой, Норма уже успела прибраться не только в детской комнате, но и в гостиной, а сейчас усердно натирала кухонный шкафчик, растянувшись прямо на полу. Последние десять минут она убеждала себя в том, что в этой позе ее удерживает маленькое пятнышко под ручкой, на самом же деле у нее онемела нога, и она уже почти не чувствовала своих пальцев.

– Сынок, помоги мне, что-то я увлеклась, – попросила Норма, с облегчением вздохнув, когда увидела перед собой Джона.

Крепко взяв ее под лопатки, он помог ей подняться. Нога все еще оставалась онемевшей, поэтому, едва приняв вертикальное положение, она тут же села на стул.

– Ты не говорила, что этот сустав так тебя мучает, – оглядывая мать, сказал Джон, после чего налил в стакан воды из графина и протянул ей. – Валерия дома?

– Нет.

Она видела, как сын бросил недовольный взгляд на часы. Они показывали без десяти одиннадцать. Вероятно, к этому часу Валерия должна была уже вернуться. Бросив пиджак на спинку кресла, Джон подошел к бару и налил себе в бокал виски. Норма с нежностью наблюдала за сыном, подмечая, как много он унаследовал от отца: решительная походка, острый взгляд холодных глаз, твердый подбородок. К своим сорока двум годам Джону повезло сохранить волосы, но он обзавелся внушительным брюшком, чего у Рональда никогда не было.

– Ты за руль сесть сможешь? – спросил Джон, глядя в окно.

– Да, не волнуйся, – отозвалась Норма, подскакивая со стула. Как она могла так забыться. Ее вахта закончилась, ей пора уходить. В колене что-то хрустнуло, и нога снова заныла. Норма беспомощно вернулась на стул.

– Болит?

– С этой болью я смогу жить.

– Что ты хочешь этим сказать? – насупив брови, спросил Джон, подходя к матери.

– Мне больно осознавать, что два родных человека отказываются даже пожимать друг другу руки.

– Раз нога тебя не беспокоит, то и говорить не о чем, – ответил Джон, отхлебнув виски из своего бокала.

– Меня беспокоит то, что ты даже не пытаешься его понять.

– Нечего понимать. Меня это не касается.

Норма тяжело вздохнула, но продолжать не стала. Каждый раз, как у нее появлялась возможность завести этот разговор, она это делала, но отношение Джона к выбору брата оставалось неизменным. Таким же твердолобым в этом вопросе был бы и Рональд, доживи он до этого дня. Хотя, возможно, именно из-за возможной реакции отца Майку пришлось так долго ото всех скрываться.

С рождением ребенка и стремительным карьерным ростом супруга у Валерии появилось много разных табу, и она всегда легко следовала этим заповедям: не оставлять грязную посуда на столе – нужно быть всегда готовым к непрошеным гостям; нельзя позволять Оливии смотреть мультики больше пятнадцати минут в день – это плохо скажется на ее умственном развитии; нельзя отвечать на звонок, если номер телефона неизвестен, – это могут быть назойливые журналисты, пытающиеся навредить Джону; возвращаться домой до одиннадцати часов вечера – ты семейный человек. Но сегодня эта система координат дала сбой, и когда Валерия съехала с хайвея на узкую улочку, часы показывали четверть двенадцатого.

– Я провинилась, меня нужно наказать, – с улыбкой на лице проговорила Валерия, увеличивая громкость радиоприемника. «Битлз» настойчиво просили ее позволить этому случиться.