Жанна Красичкова - Безупречный друг

Я шел, не видя дороги. Как на автопилоте, ноги сами несли меня домой, а голова была где-то далеко. «Ты не допускаешь мысли, что он все еще жив?» – эхом повторялось в моей голове вновь и вновь. «Жив….». Ну и где же он тогда? Куда исчез?

Я, отец, милиция, соседи, учителя, ученики, продавцы магазинов – все признавали, что Витка умер, но только не мама. Она запрещала говорить о своем любимом сыне в прошедшем времени. Для мамы он был жив.

– До тех пор, пока он не найден – никто не может быть уверенным, в том, что с ним произошло. – Сказала она очень спокойно спустя несколько дней после пропажи Витьки.

– Милая, мне тоже больно, но… – отец замялся и глубоко вздохнул, – но мы знаем, что произошло. К несчастью, мы знаем.

– Да что ты можешь знать, Ваня? – Улыбнулась она. – Я – мать, и я чувствую, что Витя жив, и если бы это было не так, поверь мне, я бы почувствовала.

С тех пор она больше не плакала, не причитала, не винила меня в смерти брата. Она успокоилась и просто ждала. Ждала его возвращения.

– У тебя красные глаза. – Заметила мама, когда я вернулся домой. – Неприятности в школе?

– У меня новый друг. – Ответил я. – Новенький в нашем классе. Он играет на пианино.

– Замечательно. – Улыбнулась она. – Можешь пригласить его. Пусть сыграет на Витином пианино. А то я давно не слышала музыки. В доме стало так тихо….

– Ладно.

Я пошел в комнату, которую еще недавно делил с братом и посмотрел на пианино. Что-то магическое исходило от него. Я обошел инструмент со всех сторон, будто ища тайный смысл в картине известного художника. Пианино не стояло, подпирая угол или одну из стен комнаты, как в домах тех немногих моих знакомых, которые были счастливыми обладателями этого громоздкого инструмента. Витька не допускал такого отношения к нему. Он боготворил музыку, поклонялся ей. Именно игру на пианино он считал звуками души, ее словами, языком, доступным каждому, имеющему уши.

– Скажи, что я тебе говорю? – Спрашивал Витька, начиная неистово играть.

– Ты говоришь, что хочешь выманить мою шоколадку. – Отвечал я, зная, что он давно уже прикончил свою.

– Нельзя плавать так мелко, но, если не догадаешься, о чем я тебе играю, она моя! – Смеялся он и продолжал перебирать клавиши.

И я, без сомнения, знал каждое слово его обращения, словно, разговаривал с ним на языке музыки. Это всегда был надрыв, буря, стихийное событие вселенского масштаба. А перед смертью, перед тем, как уйти под воду навсегда, он играл штиль. Никогда я еще не слышал от него такого мягкого и спокойного исполнения. Как будто путник, окончивший путь. Как лягушка, которая барахталась в молоке и вдруг успокоилась. Но вот что произошло в тот момент, когда она перестала барахтаться? Утонула ли она или выпрыгнула из кувшина, опёршись на взбитое масло?

А что, если это было Витькино послание? Что говорил он мне такой безоблачной симфонией? Закончил путь? Но Витька не был лягушкой, которая сдалась бы. Он был сильным и твердым. Учителя пророчили ему великое будущее. Директор школы, и по совместительству историк, прочил Витьке карьеру политика. А вот директор музыкальной школы, вручая диплом своему лучшему выпускнику, требовал от моего отца отдать молодого гения в консерваторию. Отец улыбался, кивал головой и резко осуждал его настойчивость.

– Это не мужская судьба! – Говорил он маме, как только она заикалась о таланте Витки. – Будь он девочкой – да, пусть играл бы на уроках музыки свои гаммы. Но он – парень! Отличник! С его головой нельзя хоронить себя в деревянном гробу фортепиано. Из Витьки выйдет прекрасный врач. В Колпашево как раз не хватает хороших врачей. Представляешь, какое будущее его ждет?

– А если он не хочет такого будущего? – Робко интересовалась мама.

– Он – ребенок. Он вряд ли знает, чего хочет. – Отрезал отец, и на этом разговор заканчивался.

Я кружил как стервятник над пианино, ища в нем подсказку. Я открыл верхнюю крышку и заглянул вовнутрь. В темноте, между струнами торчал кусок бумаги. Я потянул за уголок и достал его. Это было письмо. Последнее послание Витьки. Сердце вырывалось из груди. Я уселся на кровати поудобнее. Дрожащими от нетерпения руками, я развернул сложенный вчетверо тетрадный листок. На нем Витькиным каллиграфическим почерком было написано несколько строчек: «Никогда не сдавайся! Верь в себя! Иди за мечтой! Цель оправдывает средства! Все ради конечного результата! Ты в ответе!»

Что это было? Набор фраз для мотивации, заставляющих Витьку каждый день доводить свою игру на пианино до совершенства или предсмертное послание? А что, если это был не несчастный случай? Что если это был запланированный уход, вдруг это был Витькин выбор? Что если он посчитал, что закончил здесь?