Александр Миронов - Уроки рисования. Рассказы. Повесть

– На, держи, – подал он фонарь сестре.

Людмилка приняла его вначале одной рукой, но фонарь оказался для неё тяжеловатым, подхватила другой.

Юрка вытащил из-под лавки подойник, плеснул в него из кадки два ковша воды, снял с гвоздя полотенце, которое мать обычно брала с собой, когда шла доить корову, и направился к двери.

К ночи метель прекратилась. Мороз покрепчал, просушил воздух, и он стал резким, колючим.

На минутку дети приостановились на крылечке, чтобы попривыкнуть к холоду. Прислушались.

Вокруг было тихо. Пробиваясь сквозь рваные облака, луна и звёзды ярко высверкивали на чёрном небе. Где-то за огородом в лесу поскрипывали и постреливали деревья от мороза.

Из деревни доносился монотонный гул дизеля.

Несмотря на тишину, страх стал наползать на Людмилку изо всех углов двора. И даже там, где стояла конура Пирата, который не отозвался и не вышел к ним из нагретой лежанки, было что-то непривычное, пугающее. Девочка, оглядываясь, пошли по двору.

Над дверью стайки [3], как табачный дымок, слабо курился пар. Он выходил из щели и поднимался кверху, обтекая куржак [4], похожий на заиндевелые усы. Казалось, что это была не стайка, а чья-то большая голова и что, как только они подойдут ближе, голова оживёт…

– Му-у-ух! – услышала Людмилка и от испуга невольно вздрогнула.

Ласка, заслышав скрип душки подойника, заволновалась. Как только в помещение вошли дети, корова подалась к входу и стала обнюхивать их, тяжело вздыхая.

Мальчик, закрыв за собой дверь, взял у Людмилки фонарь и подвесил на крюк в балке под потолком.

– Постой-ка, – сказал он сестренке и пошёл за треножкой [5], лежащей в яслях [6].

Усевшись под коровой на стульчик поудобнее, мальчик обмыл водой, обтёр полотенцем вымя и, захватив пятерней сосок, с силой потянул его вниз, но знакомой звонкой струйки не послышалось. Повторил другой рукой, на что Ласка резко дернула ногой.

– Стой, чудо! – буркнул Юрка.

Корова не доилась уже сутки, вымя «нагрубло», отяжелело, и молоко запеклось в сосках. А от Юркиных неумелых рук ей стало ещё больнее.

Ласка начала протяжно мычать и отходить. Юрка передвигался за ней, перетаскивая ведро и стульчик, но корову как подменили. На неё не действовали ни уговоры, ни ворчание дояра.

Вконец рассерженный мальчик сплюнул с досады: неблагодарная! – и отстал от коровы.

– Ну и холера с тобой! Хоть лопни, не подойду, – проговорил он и направился с полотенцем и подойником к фонарю, чтобы снять его и уйти.

– Юра! Юр… – воскликнула Людмилка.

– Чё тебе?

– Дай я попробую? Я маленько доила. Мамка давала.

Юрка остановился.

– А если она тебя потопчет? – спросил он.

– Не-а, не потопчет. Это ты не умеешь, вот она и не стоит на месте.

– Гляди-ка, умеха, – усмехнулся он. Но согласился: – Ну, нá, попробуй, – подал подойник.

Девочка поддела ведро на руку, повернулась к окошечку, взяла с подоконника баночку с вазелином, кусочек соли и запела:

– Ласка, Ластёнушка, милая коровушка, я к тебе пришла, кусочек сольки принесла…

Корова подняла на неё большие блестящие на свету глаза и, как показалось Юрке, присмирела.

– …Сольку на тебе, а молочко дай мне, – Людмилка подошла к Ласке, погладила ей лыску [7].

– На, милая, ешь, а я тебя подою. Ладно? Стой, стой, Ластёнка, – легонько похлопала по скуле коровы, и та потянулась к её ручке. Слизнула кусочек соли.

Девочка приставила треножку, села под коровой и, прежде чем приступить к дойке, смазала вазелином соски и себе руки. Потом, сделав два-три примерочных движения – вымя было высоко, – начала дойку.

Ласка недоуменно оборачивалась на необычную доярку, но стояла смирно.

Девочка долго раздаивала соски. Уговаривала корову не жадничать и не капризничать, даже пообещала ей во-о-от такой кусок соли завтра принести. Но, однако же, молоко от её «завтраков» не сдаивалось. Пальчики уставали, но Людмилка всё же тянула соски, а голос уже срывался на плач.

– Ластёнушка, ну что же ты?..

Юрка подошёл к ней.

– Не реви. Передохни маленько, – участливо сказал он. – Она, ишь, долго не доилась, вот ей и трудно. У неё молоко жирное, маслистое, не то, что у других бурёнок. Вовремя не подои, спекается. Ты как, не замерзла?

– Не-а, – мотнула девочка головёнкой и, тряся пальчиками, опустила руки вниз.

Корова, обеспокоенная бездействием доярки, повернула голову и уставила на девочку чёрные, как мрак, глаза, как будто бы хотела спросить: ну, что же ты, доярушка?..

Людмилка поднесла кулачки ко рту, подышала на них, поразминала пальчики и, придвинув стульчик, потянулась к вымени.