Вадим Обёртышев - Адам, Последний человек

Забодалов подпер подбородок рукой и стал покачивать головой в такт Тетимашиным вдохам. Нет, определенно, искусство понесло большую утрату… правда, вахтерство приобрело неоценимого «Ворошиловского стрелка». Наверное, уже пора решить, что важнее для народного хозяйства – артист или снайпер. После того как она пять раз пальнула в него из табельного пистолета, он очень любил лишний раз об этом напомнить. Все это время Тетямаша глубоко вдыхала носом воздух и судорожно махала перед собой кистями рук, как курица крыльями перед дальним перелетом.

– Апчхи, – наконец сказала она.

– Будьте здоровы, Тетямаша Николаевна, – уважительно сказал Забодалов. – Если хотите, продиктую самый эффективный способ лечения насморка. Поможет раз и навсегда. Надо намазать указательный и средний палец правой руки вазелином и как можно дальше засунуть в нос…

– Погоди, возьму, чем записать, – перебила его Тетямаша, видно ей понравилось серьезное и обстоятельное начало.

– …А указательный и средний палец левой руки, – продолжал Забодалов, – надо сунуть в розетку.

Все это произносилось совершенно серьезным тоном с учительской интонацией, используемой педагогами при чтении диктанта ученикам плохо успевающего класса.

– Ну ты… апчхи… совсем… апчхи…

– И не стоит меня благодарить. Помощь чихающему на все ближнему – святая обязанность каждого электрика, работающего в медицинском учреждении, – декламировал Забодалов театрально кланяясь и медленно пятясь к выходу. Он уже успел немного согреться, и тридцать пять шагов до подсобки не казались такими ужасными.

Рабочее место встретило его полумраком сорокаваттной лампочки в металлическом сетчатом абажуре, запахом пыли и старых картонных коробок. Кроме электрика, подсобкой никто не пользовался, поэтому все отвертки, лампочки, куски провода, кусачки и вся прочая электрическая чепуха валялась где попало, создавая видимость очень активного действа. Забодалов прикрыл за собой дверь, проверил, работает ли местный телефон, и уселся в старое стоматологическое кресло. Теперь можно было окончательно согреться и прикинуть, чем сегодня заняться. День представляет собой вместилище разных событий, происходящих между утренним открыванием глаз, и вечерним их закрыванием, и надо было расставить предполагаемые действия в логически обоснованную цепочку, где каждое звено имеет свое начало и обязательно завершение, подчинив все главному жизненному принципу: никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра, и не берись за то, что не закончишь до вечера. Это началось с популярной передачи из далекого детства: черно-белый телевизор, из которого странный, похожий на клоуна профессор с маленькими сверлящими глазами рассказывал дошкольнику Забодалову про то, что есть существа, которые живут всего один день и успевают за это время родиться, вырасти, завести детей, состариться и умереть. В один день помещается целая жизнь! Это так поразило детское воображение Забодалова, что он стал превращать каждое утреннее пробуждение в маленькое рождение, а вечернее засыпание в маленькую смерть. Но безобидная на вид детская игра переросла со временем в большую проблему, которая, как считал Забодалов, делала абсурдным его существование в обычном человеческом измерении, потому что не давала браться за то, что не удастся закончить до вечера. Сильнее всего из-за этого страдало чтение – окончание большинства историй приходилось узнавать из случайных разговоров или из кино. Постоянные ситуации, когда уложиться в один день просто немыслимо, сначала нервировали и создавали массу бытовых трудностей: горы недочитанных книг, недоделанных шкафов, недоприбитых плинтусов и ворох более мелких недорешенных дел затрудняли передвижение по небольшой квартире и в один прекрасный момент все недоделанное и недочитанное просто было выброшено или роздано.

Активная жизненная позиция, долго формировавшаяся плакатами, лозунгами и различными видами собраний была отметена в сторону и на ее место пришла так нелюбимая руководителями всех мастей и калибров пассивная созерцательность.

Проблема была еще и в том, что если все-таки приходилось перенести что-то на другой день, то продолжение начатого вчера всегда требовало огромных волевых усилий и почти всегда кончалось полным крахом. Именно это обстоятельство не позволило Забодалову применить свои неоспоримые интеллектуальные способности для получения хорошего образования и продвижения по карьерной лестнице. Когда стало понятно, что на том и на другом можно поставить крест, решение пришло само собой и превратило депрессивную и бесперспективную ситуацию в то, о чем Забодалов не жалел никогда в жизни. Он стал создавать свой мир, открывая собственные законы, причинно-следственные связи, физику, химию, историю, диктуя окружающему свою трактовку всех явлений и событий. Делалось все это шепотом или вообще молча и всегда очень ненавязчиво, поэтому мироздание и, в частности, окружающие Забодалова люди от его вселенского законотворчества почти не страдали. Вот и сейчас, развалившись в кресле, непризнанный творец вяло пытался определить причину существования хамского и негативного в людях, вспоминая противную тетку из трамвая и самокритично стыдя себя за издевательское по отношению к ней поведение. Одновременно шла вялая борьба с традиционно наступающей после оттаивания мозгов Сонливостью. Сонливость брала верх, и вот уже капля слюны выкатилась из угла открытого рта, и противно щекоча кожу подбородка, покатилась на рубашку. Вот уже и Лень, соратница и вдохновительница Сонливости, обняла за плечи и приставила пластилиновый пистолет к виску. Шевелиться нельзя. Можно только дышать. И спать.